Дети Морайбе

Я вдруг спохватываюсь. Вовсе не имел в виду, что работа моя такого же калибра, как творчество великого поэта. Хочу поправиться, но не нахожу слов – слишком пристыжен. Поэтому молча сижу перед Дженис, заливаясь краской.

Она изучающе смотрит на меня.

– Ну ладно… Итак, есть проблема. Онг, я уважаю тебя. Ты несомненно очень умен. – Ее взгляд теперь бегает по планшету. – Статья о бабочке и правда интересная.

– Да? – Я снова заставляю себя улыбнуться.

– Проблема в том, что нет желающих такое читать.

Пытаюсь протестовать:

– Но вы меня нанимали, чтобы я писал о важном. О политиках и правительстве. Чтобы продолжал давние традиции журналистики. Я же помню, что вы говорили в тот первый день.

– Ну да, говорила. – Она отводит глаза. – Но больше думала о добром скандале.

– Шашечница – это и есть скандал. Бабочка ведь потеряна.

Дженис вздыхает:

– Нет, это не скандал. Всего лишь депрессивная история. Такие никто не читает… а если и читает, то не перечитывает. И никто не подписывается на депрессивные каналы.

– Тысяча человек подписались.

– Тысяча! – Она смеется. – Мы не бложик какой-нибудь лаосской общины, мы «Майлстоун», и вот с кем бодаемся за клики. – Она машет в сторону экрана. – Твои сюжеты больше чем полдня не проживают и никого, кроме неформалов, не привлекают. – Дженис укоризненно качает головой. – Господи боже! Онг, я ведь даже не знаю, что у тебя за целевая аудитория. Хипари-перестарки? Федеральные бюрократы какие-нибудь? Тысяча! Это даже не покрывает время, которое ты тратишь на подобные репортажи.

– Но что же, по-вашему, мне следует писать?

– Не знаю… Да что угодно! Обзоры товаров и услуг. Новостные статьи, от которых может быть толк. Вот только не надо этого «мы с прискорбием сообщаем вам о печальном событии». Если никто из читателей не способен исправить ситуацию с долбаной бабочкой, какой смысл их этим грузить? Такие репортажи портят настроение людям, а заодно и твои показатели.

– А разве показателей Марти нам недостаточно?

Дженис смеется:

– Прямо как моя мамаша. Вот что, не хочется тебя увольнять, но ты не оставишь мне выбора, если не поднимешь средний дневной счет хотя бы до пятидесяти тысяч. Наш общий счет ниже, чем у других редакций, и в итоговых оценках мы выглядим бледно. Я говорила с Нгуеном из «Техники и игрушек», с Пенн из «Йоги и духовности» – никто не хочет читать о том, как мир катится в дерьмо. Так что давай, ищи мне сюжеты, на которые клюнет публика.

Она говорит и другие слова – наверное, чтобы вдохновить меня и настроить на серьезный лад. А потом я стою за ее дверью и снова гляжу на мальстрем.

Правда в том, что на моем счету нет ни одной популярной статьи. Я не акула пера. Я старательный и дотошный. Не умею работать на скоростях, которые нравятся американцам. «Ищи мне сюжеты, на которые клюнет публика». Я могу написать что-нибудь для Макли про этого Двойного Ди-Пи – помочь с боковыми ответвлениями сюжета. Но интуиция подсказывает, что читатели все равно распознают фальшь.

Марти замечает, что я стою возле кабинета Дженис. Подходит:

– Что, за показатели вздрючила?

– Я пишу неправильные репортажи.

– Так и есть. Ты идеалист.

Мы стоим вместе какое-то время, размышляем о природе идеализма. Хоть Марти и американец до мозга костей, мне он симпатичен – есть у него чуткость к человеческим душам. И люди верят ему. Даже Двойной Ди-Пи верит, хоть Марти и вынес его имя на первые страницы всех новостных сайтов. У Марти джай ди, доброе сердце. Мне кажется, он искренний.

– Знаешь, Онг, – говорит он, – мне нравится то, чем ты занимаешься.

И кладет руку мне на плечи. Кажется даже, что хочет ласково погладить по голове, и я заставляю себя не вздрогнуть, но он очень чуток – убирает руку.

– Онг, мы ведь оба понимаем, что ты не годишься для такой работы. Это новостной бизнес, ты просто не рожден для него.

– Моя виза требует трудовой занятости.

– Ну да. Но когда дело касается показателей, Дженис та еще стерва. Вот что… – Он берет паузу. – Тема с Двойным Ди-Пи в Мексике уже заканчивается, но у меня зреет другая. Эксклюзивная. Да и бонус я уже получил. А ты приподнимешь средний счет.

– Вряд ли я смогу писать боковые сюжеты про Двойного.

– Я не о том, – ухмыляется Марти. – И это не благотворительность – ты и правда идеально подходишь.

– Тема – некомпетентность правительства?

Марти смеется, но я надеюсь, что он смеется не надо мной.

– Нет. – Помолчав, он говорит с улыбкой: – Это Кулаап. Интервью.

У меня спирает дыхание. Кулаап, моя соотечественница, здесь, в Америке. Перебралась во время репрессий. Когда двинулись танки, она снимала фильм в Сингапуре и благодаря этому не попала в западню. Уже в то время Кулаап знала вся Азия, поэтому мир не остался глух к судьбе певицы. Теперь она популярна и в Америке. Очень красивая. И помнит, какой была наша родина, прежде чем Хамсинг превратил ее в черную дыру.