Дети Морайбе

Вдали от министерских войск Андерсону становится спокойно и даже несколько неудобно за прежний страх: скорее всего, кители шли по своим делам и не стали бы его трогать, не пришлось бы устраивать беготню по крышам. Скорее всего… Нет, предполагать нельзя – слишком мало он знает. Вот Хок Сен не стал ждать – взял деньги и был таков. Андерсон вспоминает его тщательно продуманный отходной путь, прыжок с крыши на крышу, и не может сдержать смех.

– Что смешного?

– Да Хок Сен – все ведь продумал, все заранее устроил. Едва началось – р-раз – и в окно.

– Не знал, что у тебя в штате есть ниндзя на пенсии, – ухмыляется Карлайл.

– Я и сам…

Все повозки вдруг сбавляют ход. Впереди маячит белое пятно. Андерсон привстает, стараясь разглядеть получше.

– Вот черт!

Дорогу перегородили кители.

Карлайл тоже выглядывает вперед.

– КПП?

– Похоже, оцепили не только фабрики, – говорит Андерсон и смотрит назад, но все отходы уже перекрыты быстро растущей толпой прохожих и велосипедистов.

– Рванем? – предлагает компаньон.

Возчик в соседней рикше привстает на педалях, смотрит на затор, садится и начинает раздраженно жать кнопку звонка. Водитель Андерсона поступает так же.

– Все вроде спокойны.

Вдоль улицы у горок пахучих дурианов, корзин сорго и бурлящих рыбой ведер, не проявляя никакого беспокойства, торгуются покупатели и продавцы.

– Думаешь, наврем им чего-нибудь и нас пропустят? – спрашивает Карлайл.

– Черт его знает. Все же интересно, – может, это Прача решил мышцами поиграть?

– Да нет же – генералу ядовитые зубы повыдергивали.

– Как-то непохоже.

Андерсон вытягивает шею, стараясь хотя бы краем глаза рассмотреть, что происходит впереди. Какой-то таец – коричнево-красный загар, на пальцах золото, – размахивая руками, спорит с белыми кителями. Слов не разобрать – подъезжают все новые велосипедисты и тоже начинают трезвонить; они не испуганы – просто раздражены, для них это очередной дорожный затор. Мелодичное дребезжание заглушает остальные звуки.

– Вот черт! – негромко комментирует Карлайл.

Спорщика стаскивают с седла – в воздухе, сверкнув золотым кольцом, мелькает его рука и тут же исчезает за белыми спинами, а вслед за ней ныряют и взмывают обратно, уже блестя кровью, черные дубинки.

Человек пронзительно, по-собачьи скулит. Звонки тут же стихают. Примолкнувшая улица поворачивает головы в одну сторону. В наступившей тишине хорошо слышны прерывистые мольбы спорщика и дыхание, движение сотен тел. Люди дружно и испуганно вздрагивают, как стадо, в которое пробрался хищник, начинают опасливо смотреть по сторонам.

Глухие удары все не прекращаются.

Наконец вскрики стихают. Белые кители распрямляют спины. Один велит толпе ехать дальше – деловитым нетерпеливым жестом, будто люди собрались поглазеть на цветы или на карнавал. Велосипедисты неуверенно давят на педали. Улица постепенно приходит в движение.

– О господи! – садясь, выдыхает Андерсон.

Их возчик привстает, и рикша трогает с места. На лице Карлайла застыла тревога, глаза бегают из стороны в сторону.

– Последний шанс удрать.

Андерсон, не отрываясь, смотрит на кителей.

– Побежим – заметят.

– Мы фаранги, твою мать! Нас и так заметят!

Толпа пешеходов и велосипедистов ползет вперед, просачиваясь через пропускной пункт и обтекая место расправы.

Вокруг тела стоят шестеро кителей. Андерсон смотрит, не сводя глаз: из головы мертвеца струится кровь, в красных ручейках уже жужжат мухи, целиком заныривая в калорийное пиршество. Вокруг, припав к земле, беспокойно бродит тень чешира – к густому озерцу не пускает частокол ног в белых брюках. Обшлага у военных все в бурых точечках – в следах поглощенной кинетической энергии.

Карлайл нервно кашляет. Один из оцепления поворачивает голову на звук, встречается глазами с Андерсоном. Они очень долго смотрят друг на друга. В глазах тайца – неприкрытая ненависть. Наконец китель с вызовом вскидывает бровь и хлопает себя по ноге дубинкой – на штанине остается кровавый отпечаток; бьет еще раз и резким кивком приказывает Андерсону смотреть в другую сторону.

20

Смерть – лишь очередной этап, переход к другой жизни.

Когда Канья думает об этом достаточно долго, то почти верит, что когда-нибудь смирится с такой мыслью. Однако сейчас истина в другом: Джайди мертв, его больше нигде не встретить, и какое бы воплощение он ни заслужил себе этой жизнью, какие бы молитвы ни читала Канья, какие бы подношения ни делала, Джайди уже не будет. Джайди и его жену не вернуть, а его отважные сыновья поймут, что все в мире – утраты и страдания.

Страдания. Боль – единственная истина. И все же юным надо иногда чувствовать радость и доброту, пусть даже желание беречь ребенка от бед привязывает родителей к колесу жизни. Детей надо баловать.

Так думает Канья, пока едет по городу на велосипеде к зданию министерства и тому месту, где поселили потомков капитана. Детей надо баловать.

Всюду на улицах белые патрули. Тысячи ее сослуживцев берут в окружение драгоценные камни в короне Торговли и едва сдерживают захлестнувший их министерство гнев.

Низвержение Тигра, убийство отца, поругание святого.