Дети Морайбе

– Они из-за тех больных пришли, да?

– Это не важно. Иди за мной.

Хок Сен подходит к одному из окон и открывает ставни, за которыми тянется залитая ослепительным солнцем крыша фабрики.

Маи удивленно смотрит на раскаленную черепицу.

– Что это?

– Отходной путь. Желтые билеты всегда готовы к худшему. – Он подсаживает девушку и добавляет с усмешкой: – Все мы параноики.

19

– Ты пояснил Аккарату, что предложение будет действовать недолго? – спрашивает Андерсон.

– Ты еще и недоволен? Радуйся, что он не велел привязать тебя к мегадонтам и порвать на части. – Карлайл подчеркивает свои слова, приподняв бокал с теплым рисовым пивом.

– Ему прямо в руки идут такие ресурсы, мы же взамен просим совсем немного – по историческим меркам вообще пустяк.

– Он и так всем доволен. Зачем ему вы, если перед ним уже белые кители стелятся? У него столько власти было только до переворота двенадцатого декабря.

Андерсон сердит. Он берет пиво, но тут же ставит обратно – этого теплого пойла больше не хочется, от духоты и выпитого сато в голове и так туман. Похоже, сэр Френсис намерен отвадить фарангов от своего заведения – то не держит обещания, то «простите, сегодня льда нет». Вокруг бара сидят несколько клиентов – таких же ошалелых от жары, как и сам Андерсон.

– Зря ты не принял мое предложение сразу, – замечает Карлайл. – Сейчас бы так не маялся.

– Тогда это было предложение хвастуна, который только что потерял целый дирижабль.

– Настолько большой дирижабль, что всей картины за ним не разглядеть?

Андерсон пропускает насмешку мимо ушей. Досадно, что Аккарат отверг помощь так легко, но главная проблема в другом: сейчас Андерсон едва может сосредоточиться на работе – все его мысли и все его время посвящены Эмико. Каждый вечер он разыскивает ее в Плоенчите, уводит прочь от других клиентов и осыпает деньгами. Несмотря на жадность Райли, компания пружинщицы обходится дешево. Через несколько часов сядет солнце, и она снова дерганой походкой выйдет на сцену. В первый раз увидев Андерсона на своем выступлении, Эмико перехватила его взгляд и не отпускала, умоляла спасти от того, что должно было случиться.

– Я не владею своим телом, – ответила она бесцветным голосом, когда Андерсон спросил о происходившем на сцене. – Я не контролирую то, что должна делать по воле конструкторов, мной будто бы изнутри управляют их пальцы, как марионеткой, понимаете? – Ее кулаки сами собой сжимались и разжимались, но слова звучали невыразительно. – Меня создали покорной – во всех смыслах покорной. – И тут же, очаровательно улыбнувшись, обвила его руками, будто и не жаловалась всего секунду назад.

Эмико – животное, послушная собачка. Однако, если говорить с ней осторожно, не приказывать и не подходить слишком близко, возникает совсем другая пружинщица – существо редкое и драгоценное, как живое дерево бо. Сквозь частую сеть продуманно составленных ДНК прорывается душа.

Андерсон размышляет, испытывал бы он большее возмущение, если бы на сцене издевались над настоящим человеком. До чего странно – быть с искусственным существом, с тем, кого создавали и обучали только с одной целью – служить. Эмико признает, что ее душа воюет с телом, что и сама не знает, какая часть натуры – ее собственная, а какая встроена генетически; не знает, идет ли это стремление служить от ДНК собаки и не она ли заставляет быть верной людям, беспрекословно соглашаясь с их превосходством? А может, все дело в годах муштры, о которых Эмико ему как-то рассказывала?

Ритмичный стук сотен шагов по дороге прерывает его размышления. Карлайл, встрепенувшись, вытягивает шею посмотреть, что происходит. Андерсон поворачивает голову и чуть не опрокидывает бокал с пивом.

Всю улицу заполонили белые кители. Пешеходы, рикши и тележки с едой отчаянно жмутся к каменным оградам и стенам фабрик, освобождая путь отрядам министерства природы. Всюду, насколько хватает глаз, ряды пружинных ружей, черных дубинок и ослепительно-белых форм – дракон, неумолимо ползущий к своей цели, суровый лик никогда и никем не завоеванной нации.

– Иисусе и Ной ветхозаветный… – бормочет Карлайл.

– Многовато их.

Будто по сигналу, от строя отделяются двое, входят в бар и с плохо скрытым отвращением разглядывают отупевших от жары и выпивки фарангов.

Всегда апатичный сэр Френсис вылетает им навстречу и отвешивает глубокий ваи.

Андерсон глазами показывает Карлайлу на дверь:

– Нам не пора?

Тот мрачно кивает:

– Только не так явно.

– Теперь уж как выйдет. Думаешь, тебя ищут?

– Вообще-то, я рассчитывал, что пришли за тобой, – напряженно отвечает Карлайл.

Сэр Френсис, переговорив с кителями, обращается к своим клиентам:

– Прошу прощения! Мы закрыты. Все закрыто. Вы должны немедленно покинуть бар.

Компаньоны, пошатываясь, встают.

– Зря я столько выпил, – замечает Карлайл.

Вместе с другими посетителями они бредут на улицу и замирают на выходе, ошалело щурясь на яркое солнце и на колонны белых кителей. Гул шагов сотрясает воздух, скачет между стенами, грозит бедой.

Андерсон говорит Карлайлу прямо в ухо: