Дети моря. Трилогия

— Сейчас ему некогда, не до нас, — ответил Костя, пристраиваясь к колонне рабочих. — Потом увидим еще.

Я встал рядом с Костей. Мы прошли в рядах всю Соломбалу.

Костя шагал серьезный, сосредоточенный и тоненьким, срывающимся голосом подтягивал песню, которую пели рабочие. Он отставал в пении, потому что не знал слов песни и лишь повторял их окончания.

Усталые и возбужденные, мы пришли домой только к вечеру. Я уже хотел лечь спать, но в это время к нам прибежал Костя:

— Димка, пойдем смотреть прожектор! Красиво!

Мы выскочили во двор. Морозило. В вышине горели крупные, удивительной чистоты звезды. Тонкий луч прожектора перекатывался по небу. Он то падал за крыши домов, то вдруг снова поднимался белым высоким столбом, упираясь в мягкую темноту неба.

Мы любовались прожектором, пока он не погас.

Было холодно.

— Теперь отец вернется, — сказал Костя и задумчиво добавил: — Если не расстреляли…

— Не расстреляли, — уверенно, чтобы подбодрить Костю, ответил я. — Ведь Николай Иванович говорил!

— Он давно говорил… А этим теперь зададут! — Костя погрозил в сторону орликовской квартиры.

Из окон сквозь тюлевые занавески во двор пробивался яркий свет, отражаясь на снегу белыми квадратами.

— Теперь Советская власть будет! — сказал Костя, и глаза его сверкнули. — Ребятам можно будет учиться, на кого они захотят.

— А ты, Костя, на кого будешь учиться?

— Я инженером буду!

— А что инженеры делают?

— Я буду строить пароходы, которые по океану плавают. Большие! И потом я изобрету такую машину, которая и по земле ходит, и по воде плавает, и по воздуху летает.

— Как ты изобретешь, Костя?

— Выучусь и изобрету. При Советской власти будет нужно много разных машин, чтобы легче работать рабочим было…

— А что бы такое мне изобрести?

— Ты изобрети такой дом… — Костя на договорил.

Заскрипела калитка. Во двор вошли какие-то люди. Разглядеть их было невозможно.

Костя присел на корточки в тени от погреба и махнул мне: «Садись!»

Притаив дыхание и не шевелясь, мы сидели на снегу и ждали.

— Кто это? — шепотом спросил я.

Костя опять махнул рукой:

— Молчи!

Незнакомцы поднялись на высокое крыльцо парадного входа, которое находилось у самой калитки. Было видно, как один из них надавил кнопку звонка.

На лестнице послышался голос Юрия Орликова:

— Кто?

— Откройте!

Дверь наверху захлопнулась.

Пришедшие позвонили вторично, потом начали стучать, да так сильно, что дверь гулко задрожала. Кто-то из них чуть слышно, но зло выругался.

Опять дверь наверху отворилась, и на этот раз женский, похожий на Маришин голос испуганно спросил:

— Кого нужно?

— Юрия Орликова.

— Его нет.

— Врут! — прошептал Костя.

— Откройте! — потребовали снизу.

Мариша осторожно сошла по лестнице и открыла дверь. Люди поднялись наверх.

Мы поняли: красноармейцы пришли за Юркой Орликовым.

Врут, врут, врут! Мы уже хотели бежать и сказать красноармейцам, что Орликов дома. Наверно, он где-нибудь спрятался. Не верьте этим гадам! Он тут, прячется дома, этот прапорщик, который предавал большевиков и сам арестовывал их, а может быть, и расстреливал! Это он выдал отца Кости Чижова!

Да, мы уже были готовы вскочить, но в этот момент приоткрылась дверь черного хода квартиры Орликовых. Кто-то вышел и тихо у забора стал пробираться в нашу сторону, к погребу. Я дрожал от волнения и холода. Костя ещё ближе прижался к стене погреба.

— Это Юрка! — прошептал он. — Тес…

В самом деле, это был Орликов-сын. Он постоял некоторое время, озираясь по сторонам. Потом решительно подошел к погребу, рванул дверь и шмыгнул туда. Видимо, он хотел подождать в погребе до ночи, чтобы ночью незаметно улизнуть из города.

И не успел я опомниться, как Костя подскочил к двери погреба и набросил щеколду.

— А-а-а… попался! — прыгая и торжествуя, кричал Костя. — Попался, белогад проклятый!

Ошеломленный, я все еще сидел на снегу и не мог приподняться. Юрке Орликову бежать не удалось, и задержал его Костя Чижов! Вот когда ты, Юрка, будешь расплачиваться! За все — за искалеченного на горке Мишку Сычова, за избиение Гришки Осокина, за свое барство, за отца Кости Чижова, за всех, кого предал и арестовал!

— Открой! — в испуге прохрипел Орликов. — Мальчик, открой!

Он смотрел в «иллюминатор» и почти плакал. Ничего, зато ты смеялся, когда у Гришки Осокина текла из носа кровь! Ты смеялся, когда плакали дети рабочих, уводимых тобой в тюрьму.

— Попался, попался! — продолжал кричать и прыгать Костя. — Димка, иди зови наших!

Орликов протянул в «иллюминатор» руку, и я заметил в его руке револьвер.

— Костя, берегись! — заорал я.

— Открой, говорю! — зашипел Орликов. — Открой, а то пристрелю!

Костя отскочил от «иллюминатора». Но Орликов выстрелить побоялся Он, должно быть, сообразил, что выстрел услышат в доме.

— Димка! — закричал на меня Костя. — Чего ты стоишь? Беги зови!

Орликов убрал револьвер и зашептал:

— Не надо, мальчик! Я тебе денег дам. Сейчас дам денег. Открой, прошу тебя… пожалуйста, открой!

— Денег? Купить хочешь… А вот чего не хочешь? — Костя показал кулак.

Стуча зубами от холода и волнения, я взбежал по лестнице к Орликовым. Я не мог говорить и заикался: