Дети моря. Трилогия

Такой костер распалил Гришка. Разумеется, я протестовал, но стоило мне отвернуться в сторону, как Гришка, этот младенец в рыбацком деле, снова подбросил в огонь охапку сучьев. Пламя взметнулось вверх, а Гришка прыгал и визжал, как сумасшедший.

— Не смей баловаться! — сказал я строго. — Тут до избушки лесника рукой подать. Заметит — худо нам будет!

— Не заметит. Да и чего бояться, река рядом. Мигом весь костер в воду.

— Он злой, говорят, этот лесник, — сказал Костя. — Как его зовут?

— Григорием.

— Мой течка, значит! — обрадовался Гриша. — Я никогда его не видел. Правда, что он безрукий?

— Ну да, однорукий. А только он одной рукой делает больше, чем другой двумя. Избушку один построил, огород раскопал, рыбу ловит, птицу на лету из двустволки бьет.

— Как же он на лодке-то гребет?

— А он не гребет — галанит. У него на корме уключина. Одним веслом с кормы как начнет в ту да в другую сторону крутить, что твой винтовой катер гонит…

— Чего рассказываешь! — пренебрежительно прервал меня Гриша. — Не знаю я, что ли, как галанить нужно! У нас Сашка так галанит, что твоему Григорию не угнаться. Обставит как дважды два!

Я знал, что Гришка Осокин хвастается и привирает. Может быть, его брат Александр и умеет галанить, но только ему до лесника Григория в гонке все равно, что пескарю до щуки.

— А сколько ему лет, Григорию? — спросил Костя. — Очень старый?

— Сказал тоже — старый! Бороды нету и морщин нету. Молодой еще и здоровый. Только руку на германской войне потерял. Теперь вот и живет один и зиму и лето тут, в глуши. Дедушко рассказывал — горе у него какое-то в жизни. Невеста, кажется, от него отказалась, когда он в деревню с войны без руки воротился.

— Дура… — угрюмо заметил Костя.

— Ясно дело, не умная. Дедушко говорит, он человек самостоятельный, со смекалкой, и рука хоть и одна, а золотая. Что хочешь смастерит. А невеста у него дочка ижемского богатея была, с норовом. Да и батька у нее не захотел зятя безрукого.

— Потому, наверно, он и зол теперь на людей, — задумчиво предположил Гриша.

— Не знаю… все бывает.

Наступило молчание. Я думал о Григории, о красивом и сильном человеке, о его несчастливо сложившейся судьбе. Вероятно, о том же думали и Костя, и Гриша. Костер прогорал, пламя стало совсем маленьким, чуть заметным. Гриша, не вставая с места, осторожно положил на огонь две небольшие сухие ветки. Наверное, ему уже надоело любоваться высоким пламенем, или после разговора о Григории он не хотел досаждать человеку, которому поручено охранять лес.

— А может, так и лучше получилось, — неожиданно произнес Костя, поднявшись и стряхивая со штанов песок и травинки. — Я, например, был бы большой, ни за что бы на дочке кулака не женился, да еще на такой, которая заодно с батькой. Кулаки в деревне — это те же буржуи, против бедняков и Советской власти идут.

— Конечно, ему теперь лучше, — согласился Гриша. — Живет себе один, хочет — рыбу ловит, хочет — на охоту идет или купается целый день. Никто не мешает. А что, ребята, не выкупаться ли нам еще разок?

— Еще волосы не высохли, — сказал Костя и взглянул на меня. — Вот сетки бы посмотреть.

Сети впервые в жизни доверены мне дедом. Не хуже заправских рыбаков загородили мы ими устье Еловуши, предварительно забив колья. Тут уж, само собой понятно, всем распоряжался я. И ребята полностью признавали за мной это право.

— Рановато, — сказал я и для убедительности посмотрел на солнышко. Так делал дед Максимыч, определяя время.

Однако меня самого давно терзало жгучее любопытство. Подождав для важности еще минут пять, я сказал:

— Сейчас, пожалуй, пора. Сталкивай карбас! Вишь как обмелел, вода здорово падает.

Добыча оказалась невелика, но обижаться не прихолилось. Даже с дедом у нас и то порой улов бывал скупее.

А Гриша был просто в восторге. Таких крупных подъязков и окуней он видел лишь на базаре. Раньше он ловил только на удочку ершей, сорожек и окуньков величиной чуть побольше пальца.

Мы снова выбрались на берег, подвесили над костром котелок с водой для ухи и принялись чистить окуней. Всем рыбакам известно, что из окуней уха бывает самая крепкая, наваристая и вкусная.

Когда наши окуни исчезли в кипящей ключом воде, мы снова уселись в ожидании ужина.

Начинало вечереть. Солнце клонилось к лесу. Ветерок, который днем приносил прохладу, совсем стих, и появились комары. Пришлось в костер подбросить сырых веток, чтобы было побольше дыма, — испытанное средство против комаров.

— Костя, когда же мы в морскую школу пойдем? — спросил я. — Откроется она или нет?

— А как же! Первого сентября начнутся занятия, тогда и пойдем. Сейчас там ремонт идет и наши заявления разбирают.

— А примут нас? — снова спросил я, на этот раз с опаской.

— Примут, не бойся.

— И плавать сразу?

— Ну, плавать не сразу. Сначала устройство парохода и машину изучать будем. Физику, геометрию станем проходить, механику всякую.

— Не всякую, а пароходную, — вставил Гриша.

— Ладно, не учи, знаем…

— Ну да, пароходную, — не унимался Гриша. — А какую еще! Нам ведь Николай Иванович говорил. Пароходную механику и… как это… ну, металлов…