Дети моря. Трилогия

— Технологию металлов, — сказал спокойно Костя. — А потом еще практика в мастерских каждый день. И потом уж на суда, в плавание.

— И нет, и нет, и нет! — закричал Гриша, обрадованный тем, что знает лучше Кости. — Потом еще не в плавание, до плавания еще далеко. До плавания еще на судоремонте будем работать!

— На судоремонте зимой, а летом в плавание.

Костя подошел к костру и стал снимать котелок с ухой.

Я достал из корзины ложки, хлеб и соль. По рыбацкому правилу осторожно вытащил ложкой из котелка всю рыбу и сложил ее горкой на чистенькую деревянную дощечку, до белизны выскобленную ножом и вымытую с песком в реке. Рыбу в горячей ухе оставлять нельзя — разварится, и тогда крохотного кусочка не найдешь.

Гриша уже занес ложку над котелком, как вдруг Костя насторожился и прошептал:

— Тс-с… ребята, что это такое? Смотрите!

Он показывал рукой на кусты можжевельника, росшие на опушке леса. Я оглянулся и увидел, как кусты пригибались и снова выпрямлялись. Кто-то в них скрывался.

— На человека не похоже, — тихо сказал Костя, — шерстистое что-то, но и не зверь — велик больно. Бежим, ребята, в обход!

— А вдруг медведь? — опасливо спросил Гриша.

Но Костя лишь отмахнулся: «Какой там медведь!» — и стремглав понесся к опушке, показывая нам рукой, чтобы бежали в обход справа.

Мы с Гришей переглянулись: Костя побежал — нам трусить было стыдно. И мы тоже бросились к лесу.

«Если медведь, — мгновенно вспомнил я, — значит, нужно что есть силы закричать, если, конечно, он тебя не видел. Испугается — и убежит. А если он первый увидит, тогда стой как истукан и не шевелись!»

Об этом я знал из рассказов деда Максимыча. Одна женщина в Поморье встретилась с медведем в лесу и обмерла. Даже крикнуть не могла. Стоит и ни рукой, ни ногой двинуть не в состоянии. Это ее и спасло. Медведь подошел, обнюхал одежду, да и ушел восвояси. Женщина в становище вернулась совсем седая.

Я бежал, и сердце у меня колотилось часто-часто. Костя все-таки смельчак, ничего не боится.

В зарослях можжевельника я остановился, перевел дух, огляделся по сторонам. Невдалеке мелькнула голова Кости, и послышался его крик:

— Димка, сюда!

Потом еще громкий голос Кости:

— Стой! Не бойся, не задену!

Я выскочил из кустов на поляну и увидел Костю. Но он был не один. Перед ним стояла какая-то очень странная, неуклюжая фигура. Конечно, это был человек, ростом ниже моего приятеля. Но что за смешная и непонятная одежда у этого человека!

Приближаясь и внимательно разглядывая незнакомца, я, наконец, догадался, что на нем был надет совик из оленьей шкуры. Такую одежду без застежек, надеваемую через голову, носят жители Крайнего Севера. Капюшон совика, спущенный на затылок, открывал небольшую голову с черными блестящими прямыми волосами, на вид очень жесткими. Лицо было мальчишеское, удивительно худое и скуластое. Глаза маленькие и испуганные, как у пойманного зверька.

Следом за мной подбежал Гриша. Незнакомец отступил на полшага назад, видимо, остерегаясь, чтобы его не окружили и не напали сзади. Глаза его были настороженными.

— Ты откуда? — спросил Костя. Было похоже, что он задает этот вопрос вторично.

Незнакомец не ответил и сделал еще полшага назад, потому что Костя чуть подвинулся к нему.

— Ты не бойся, — снова заговорил Костя, — мы тебе ничего не сделаем.

Молчание. И снова быстрый, оценивающий наши силы взгляд маленьких беспокойных глаз.

— Ага, я знаю! — крикнул Гриша. — Это самоед. У него и одежда самоедская, малица.

При этих словах маленький странней незнакомец словно выпрямился, поднял голову и сказал тихо, но резко и с достоинством:

— Нет. Самоедами нас зовут нехорошие люди. Я — ненец. По-нашему это значит: я — человек!

— Правильно, человек, — дружелюбно сказал Костя. — И мы тоже люди. Почему же ты нас боишься?

Маленький ненец подумал, потом, глядя Косте прямо в глаза, ответил:

— Русские — нехорошие люди.

Костя рассмеялся:

— Кто это тебе сказал? Все русские нехорошие?

— Нет, не все, Петр Петрыч очень хороший, и Григорий очень хороший… и дядя Матвей тоже. И есть еще один русский, очень-очень хороший. Только я его никогда не видел.

Незнакомец оказался не таким уж молчаливым.

— Кто же этот русский?

— Не скажу.

— Почему?

— Петр Петрыч сказал, и за это его убили.

— Какой Петр Петрыч?

— Очень хороший Петр Петрыч. Художник.

— Кто же его убил?

— Инглиши.

— Так то инглиши, а мы — русские. Зачем же нам тебя убивать?

Все еще посматривая на нас с недоверием, ненецкий мальчик сказал:

— С инглишами тогда у нас в тундре и русские были.

— Вот ты какой чудной! Будто только что с луны свалился. Те русские были да сплыли. Раз они вместе с инглишами — значит, контра, народные предатели.

Незнакомец ничего не сказал. Может быть, он не понял того, что говорил Костя. Мы стояли по-прежнему: Костя, я и Гриша рядом, а маленький ненец перед нами в трех шагах. Я успел рассмотреть его. Совик у него был старый-престарый, грязный, ободранный.

— Теперь ни инглишей, ни американцев, ни белогвардейцев больше здесь нету, а есть Советская власть. Понял или нет?