Дети моря. Трилогия

Костя так и остался на «Октябре» машинистом. На пароходе его любили и уже уважали, как взрослого члена экипажа. Из-за коротких стоянок нашей футбольной команде играть почти не удавалось, но слава «классного» игрока после встречи с норвежскими моряками крепко упрочилась за Костей.

Вскоре нам пришлось расстаться с Павликом Жаворонковым. Он перешел на другой пароход и отправился в дальнее плавание — за границу. Признаться, мы завидовали Павлику. Нам тоже очень хотелось побывать в чужеземных портах, посмотреть мир.

На комсомольском собрании секретарем ячейки мы избрали Костю Чижова.

Однажды между рейсами я ночевал дома. Утром, собираясь на судно, я торопливо пил чай и разговаривал с дедом Максимычем. Дед жаловался на ветреную погоду — нельзя было выехать на рыбалку.

Мама укладывала чистое белье в мой «рейсовый» чемодан. Вдруг она сказала:

— Димушка, ты помнишь у Лукинских Олю?

На нашей улице почему-то очень часто Кузнецовы назывались Кузнецовскими, Осокины — Осокинскими. О нашем дедушке можно было услышать: «Вон у Красовских дед опять рыбачить собрался».

— Помню, а что? — спросил я, вздрогнув, и почувствовал, что краснею.

Но мама не заметила моего смущения.

— Вчера ее на юг отправили, в Крым. Она все лето болеет.

— Надолго?

— Пока не поправится. Вон какое опять горе на Анну свалилось.

Я знал, что Анной звали мать Оли.

— Так у нее что, чахотка? — сочувственно спросил дед и покачал головой: — В такие годы — и уже болезнь! Она ведь Димке-то ровесницей приходится.

— В один год родились, — подтвердила мама. Чувство глубокой тревоги охватило меня. Быстро попрощавшись, я ушел из дому с тяжелыми мыслями.

— Куда пойдете? — спросила мама, как обычно, провожая меня до ворот.

— В Онегу, мама. Это уже последний рейс.

«Октябрь» отвалил от пристани в полдень. В этот час и я, и Костя были свободны от вахты. Как всегда, во время отхода мы были на палубе.

Ветер поднимал пыль на причале, раздувал нашу одежду, разметывал над рекой дым пароходных труб.

— На море сейчас штормит, — сказал Костя, по глубже надвигая на лоб кепку. — Пойдем, сыграем в шахматы. А то в море долго играть не придется. Никакие короли и слоны на доске не устоят.

— Подожди, вот Соломбалу пройдем.

По совести говоря, играть мне совсем не хотелось. Меня не оставляла мысль об Оле. Но Костя мог уйти к себе в каюту и взяться за книгу. А мне и читать не хотелось в эти часы. Поговорить бы с Костей, вспомнить прошедшие годы, помечтать о будущем, рассказать ему об Олиной болезни.

— Костя, а ты хотел бы поехать на юг?

— Еще бы не хотел!

— Знаешь, Оля Лукина уехала на юг, в Крым…

Костя нахмурился и долго молчал. Почему он молчит? Может быть, он все знает об Оле?

— Крым — полуостров, — сказал я только для того, чтобы прервать это странное и тягостное молчание. — Там тепло и, говорят, много роз…

— Много роз… — повторил Костя. — Только можно и без роз, лишь бы здоровым быть. А Оля Лукина больна, потому ее туда и отправили.

— Ты знал, Костя, что она больна? Почему же ты мне ничего не говорил раньше?

Костя стоял, облокотившись на поручень, и даже не взглянул на меня. Он смотрел вниз, на волны, бегущие навстречу и бьющиеся о борт парохода.

— А ты почему мне не говорил? — спросил он. И тут я догадался, что Костя тоже любит Олю, любит, видимо, давно, с тех, совсем еще детских лет, когда он впервые мне о ней говорил. Да, это было давно — в дни ареста белыми Чижова и капитана Лукина.

— У Оли — туберкулез, — глухо сказал Костя.

Я слышал об этой болезни, знал, что это — тяжелая болезнь. Но у нас, в Соломбале, о ней говорили очень редко. Я никогда не видел таких больных. И Соломбала всегда мне казалась местом, где живут только здоровые и веселые люди.

«Октябрь» уже давно прошел мимо Соломбалы, а о шахматах мы даже не вспомнили. Потом Костя ушел на вахту.

Что думал в эти часы и минуты мой друг? Мне пришло в голову непривычное слово «соперники», и стало немного смешно и немного грустно.

А если вспомнить все годы нашей дружбы с Костей! Мы всегда старались уступить друг другу. Может быть, потому наша дружба была крепче. Но можно ли уступать сейчас? Да и смогу ли я так сделать?

Больше об Оле мы с Костей не разговаривали.

Глава двадцать первая ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ

За месяц перед началом занятий в морской школе нам дали отпуск. Целый месяц отдыха — он так и назывался у нас: отпуск.

Костя на это время уехал куда-то вверх по Северной Двине, на родину своей матери. Он звал меня с собой, но мне хотелось побыть в Соломбале, порыбачить с дедом Максимычем, повидаться с ребятами. Кроме того, я надеялся, что вот-вот приедет из Крыма Оля Лукина.

Опять приезжал к нам Григорий, приглашал в гости и увез с собой Илько.

Осень была неустойчивой. Дождливые и туманные дни перемежались с солнечными.

В хорошую погоду мы с Гришей Осокиным ходили на набережную Северной Двины. Иногда выезжали на песчаные острова, густо поросшие низкорослым ивняком. Хорошо было разжечь костер, печь в золе картошку и вспоминать, как раньше здесь играли, купались, загорали. Мы жалели, что с нами нет Кости и Илько.