– Зубную щётку. Купальник. Джинсы, вот те классные, в которых ты…
– Ну, могу, конечно… А мы куда-то уезжаем?
– Мг…
– Не бурчи под нос. А куда?
С чувством человека, мечта которого наконец-то, сбылась, Лёша произнёс:
– В Город…
Лучшие традиции
РАЗ
На серый линолеум ломкой опознавательной линией падала тень охотничьего ружья, прислонённого к двери, ведущей в кухню. Света сняла с дверной ручки свою сумочку – тень исчезла, ружьё не исчезало вовсе, поскольку несуществующий предмет исчезнуть не может.
– Сегодня тепло на улице, правда тепло? – бормотала девушка.
Лёша подумал, что для неё подражание взрослой женщине станет со временем привычкой – до тех пор, пока она не станет действительно взрослой женщиной. Это было больнее всего, смотреть на неё и, сомневаясь в её зрелости, произнести короткую, тщательно заготовленную фразу, всегда ожидаемую Светланой.
Замедлились утренние сборы, потом успокоились окончательно. Лёша умышленно оглоушил девушку известием, именно тогда, когда она, уже почти полностью собравшаяся для своих лекционных занятий, стояла в теневой прихожей, но бледность и потемневшие глаза он мог почувствовать даже в темноте, без теней и паутин.
– Да? – растерянно, едва слышно произнесла она.
– Да…
Лёша стоял напротив неё. Словно в теннисной партии, начался обмен фразами, настолько стремительный, что уже несколько секунд спустя это походило на не слишком точное употребление картинок-наклеек – с загнувшимися краями, наскочившей одна на другую, какая-то получилась наклеенной вверх тормашками…
– Кто она?
– Ты с нею не знакома.
– Мне без разницы. Это опять она?..
– Нет.
– Куда ты её водил? Сюда?..
– Это не имеет ни…
– Ты её сюда приводил? Скажи – сюда?!.
– Нет…
– Лёша, ты – гад, понял, кто ты такой?!.
– Подожди же…
– Не прикасайся ко мне! – вскричала Света, отскочив назад, опередив его попытку привлечь к себе, прервав трогательные движения тонких рук, прекратив собственное раздражение.
– Я опаздываю, – сказала она спокойным, с усилием сделанным тоном.
Внешне Света представляла детскую имитацию оскорблённой, обиженной женщины.
Хлопнула входная дверь; щелчок замка – как напоминание предметной тени…
Лёша расписывал эту сцену десятки раз; в солнечной кухне прежние свои достижения можно было классифицировать как инъекции, предотвращающие затяжные депрессии с колебаниями от суицида к культпоходу в церковь, в тот угол, где каются грешники.
Лёша был готов к тому, что Света его бросит. Поразмыслив, он вспомнил о двух обязательных в подобных случаях действиях: сбор вещей и добывание денег. Последнее могло понадобиться очень скоро; собирать свои вещи Лёша ненавидел, поскольку большая часть его рубашек были шёлковыми, он ненавидел прикосновение к шёлку, кроме как к чулочному, облегающему стройную женскую ногу, а ведь в своё время радовался удивительному свойству своих рубашек, которые после стирки гладить было совсем необязательно…
…Ничего бы не случилось, если бы женщина, непонятно что искавшая в сумке, прикреплённой к старенькой раздолбанной тележке, выбрала для этого такое неподходящее место. Последний подъезд, уютно грохочущий мусоросборник всегда разворачивался перед последним подъездом. Не видя источника грохота, невозможно было определить его местонахождение; женщина стояла спиной к мусоросборнику, собравшему мусор из контейнеров у последнего подъезда. Когда днище массивного кузова толкнуло её в спину, и продолжало надавливать, не разгибаясь, женщина обернулась в лёгком удивлении…
Лёша отвернулся от окна. Если женщина и кричала, то грохочущий грузовик заглушил её крик. В наступившей тишине зазвучало сразу несколько голосов: дворничихи, продавщицы молока, кого-то ещё… Солнце, переместившись по небу, изменило угол падения собственных лучей; теперь кухонная дверь ничего не создавала и на её ручке больше не висела миниатюрная сумочка, современная принадлежность взрослой женщины. Случившаяся внизу, у подъезда трагедия создавала иллюзию раздвоенности, какое-то из двух событий сегодняшнего утра не имело места в реальном мире.