Дети немилости

А вот сырые, оказалось, ядовиты. Неопасно, самую малость, но вполне достаточно для того, чтобы весь следующий день просидеть дома, не попасть на важнейший государственный праздник, ради которого и был вызван с фронта, и таким образом остаться в живых… смешно. Я сижу здесь живой и целый благодаря нездоровому пристрастию к жукам.

Я нахмурился.

— Ладно, — проворчал я. — Едем в твоё Музыкальное общество… они действительно не устраивают танцев?

По мне, музыка — такая вещь, под которую следует петь, танцевать и веселиться. На худой конец, в театре музыка тоже к месту. Добрый час сидеть неподвижно, слушая непонятно что — весьма сомнительное удовольствие.

Эррет так не считала.

Чему я изумлялся, так это количеству её единомышленников. Казалось бы, имея столько времени, сколько его есть у Эррет, можно и скоротать часок-другой за прослушиванием инструментальных поэм. Но что здесь делали обыватели? Оглядывая зал, я находил среди публики не только магов и учёных, но и совсем простые лица. Даже пара полицейских надзирателей тут была; впрочем, их-то со всей очевидностью привели жёны.

— В Рескидде нет сословий, — напомнила Эррет. — Ты сам, Мори, недавно говорил об этом. Никого не занимает то, какие развлечения приличны низшим сословиям, а каким — высшим. Личное дело лавочника — прийти сюда и слушать поэму или свернуть за угол и засесть в кабаке.

— Я преисполняюсь почтения к этому лавочнику, — сказал я уныло. — И к рескидди, у которых лавочников пускают в концертные залы.

Эррет хихикнула.

Стена по левую руку от нас полыхнула ярким, не давшим света узором, и мгновенно погасла. Я глянул в ту сторону и обнаружил худого мага в священнических белых одеждах, высоченного как каланча.

— Скоро начнут, — сказала Эррет, — вот уже звукоостановку дописали… Это и вовсе не зал, Мори, это просто музыкальная комната в модном отеле. Мы вошли через отдельную дверь, но сюда можно попасть и из номеров. Я так хотела именно сюда, потому что это концерт старинной музыки, возрастом в пять веков и больше… здесь нет случайных людей, только любители.

— Я тёмный властелин, — сказал я ещё более уныло.

— Это поправимо, — утешительно, хотя и не без ехидства сказала Эррет. — Вот уже исполнители собираются… Мори, у тебя такой кислый вид! Подумай о чём-нибудь хорошем.

Я подумал, что люди Данвы следят за аллендорскими фальшивыми агентами: те заняты теперь какими-то делами в посольстве, и любопытно бы знать, какими.

Ещё любопытнее, какими делами заняты настоящие агенты Аллендора и что за цели вообще преследует королевство. На доктора Тайви, уаррскую Тень Запада, вполне можно было положиться; я с нетерпением ждал результатов его расследования. Он уже заслуживал награды, и я давно понял, какой награды он ждёт, но, увы, даровать её мог только после разрешения ситуации, в которой мы оказались.

Четыре разновеликие флейты повели перекличку, арфисты дотронулись до струн, словно маги, готовые активировать схемы заклятий. Игрец на хрустальной гармонике в ожидании поглаживал крохотные рычажки своего инструмента. Музыка звучала странно — протяжно, безмятежно до полного бесстрастия, однообразно-светло. Я глянул на Эррет и увидел, что она закрыла глаза; слабая улыбка на её губах была исполнена затаённой боли. Как давно Эррет слышала эту мелодию в первый раз, и сколько веков исполнялось ныне мелодии?..

Вероятно, не совсем такие мысли она имела в виду, советуя мне задуматься о хорошем. Я отвёл взгляд и от нечего делать стал рассматривать музыкантов-рескидди. Они сами казались странными. Подобную светлую усталость я привык видеть в глазах священниц, но никто из музыкантов не служил Церкви… или служил, но иным образом?

Безбурная нежность, бесконечные переливы древнего напева, этот светлый тон, не менявшийся, сколько ни жди — в сравнении с ним колыбельные и те полны страсти… «Больше восьмисот лет», — уверенно определил я. В истории я разбирался лучше, чем в музыке. До того, как в Легендариум вошло пророчество Ирмерит, высочайшим переживанием арсеита считался «айин» — «радость отсутствия надежды». С тех пор, как явилось пророчество, никто уже не мог — да и не желал — достигнуть этого состояния, но не оно ли звучало в песнях тысячелетней давности?

Первым Рескит создала Солнце, и дети Её играли в нём. Нежа детей своих, Она создала золото, и дети играли с ним. После Она создала песок, и дети играли… Но песок не сохранял формы; золото сохраняло форму, но не имело жизни; солнце сохраняло форму и было полно жизни, но оставалось вечно неизменным. И Арсет наскучили игры.

Когда Арсет наскучили игры, она отделилась от прочих.