Дети-одуванчики и дети-орхидеи

История орхидеи и одуванчика началась в тот момент, когда в одной калифорнийской семье среднего класса появились на свет два рыжеволосых ребенка, одним из которых был я. Детей разделяло чуть больше двух лет, и у них было почти «зеркальное» детство, как это случается у близнецов. Их воспитывали со всей любовью, надеждой и радостными ожиданиями послевоенного поколения, и они были друг для друга самыми лучшими и самыми верными приятелями, а их характеры и эмоции были так похожи, как это бывает у братьев и сестер. Однако в решающий момент жизненных перемен пути детей разошлись: один пошел по тропе успехов в учебе, растущих дружеских отношений, долгого и прочного брака и почти неприлично удачной карьеры. В жизни другого ребенка постоянно нарастало психическое расстройство и регресс в сторону психоза и безысходности.

Моя младшая сестра Мэри была милой и непосредственной малышкой с веснушками. Но однажды она выросла и стала ошеломляюще красивой молодой женщиной. В детстве она была похожа на ангела и внешностью, и характером и очаровывала всех вокруг. На ее лице то и дело вспыхивала и пряталась улыбка, и на щеках появлялись ямочки. Она была застенчивой, с острым разумом, скрывающимся за наивными голубыми глазами.

В подростковом возрасте сестра изменила свое имя с Бетти на Мэри, и это, возможно, было ее единственной безнадежной попыткой «перезагрузить» свою уходящую юность, начать все заново, с новым именем. Тем не менее ее погружение в полную бедствий и бессилия жизнь, охваченную страданиями и недееспособностью, скрывало множество малозаметных, но исключительных даров. У нее был взгляд художника и почти интуитивная способность видеть и творить красоту в окружающем физическом мире. В другой жизни Мэри могла бы стать знаменитым дизайнером или декоратором, и даже сегодня многие ее рисунки, стулья, мелкие поделки и безделушки бережно хранятся в домах ее братьев, дочери, племянниц и племянников.

Но самым большим и скрытым богатством Мэри был ее огромный интеллект, который проявлялся, пока она росла и училась. Она была вознаграждена степенью бакалавра Стэнфордского университета и магистра Гарварда. Профессора считали Мэри не просто усердной и многообещающей студенткой, но очень одаренной, наделенной незаурядной проницательностью, наблюдательностью и блестящим умом. Она была, безусловно, самым умным и творческим членом нашей семьи; ее старший брат представлял собой лишь тень ее удивительной прозорливости и видения. По наклонностям и характеру Мэри была интровертом, но на пороге юности она обрела способность завоевывать внимание и привязанность других детей, а также строить близкие и тесные дружеские отношения. Многие ее друзья из начальной школы перешли во взрослую жизнь.

Итак, девочка с рыжими кудряшками, которую родители принесли в дом на третьем году моей жизни, стала моим первым и лучшим другом, постоянным и безотказным товарищем по играм. Мы проводили долгие часы, играя и сочиняя замысловатые истории. Мы редко уставали от общества друг друга, вместе раскручивали бесконечные сказки о воображаемых приключениях и авантюрах и щедро использовали совместные фантазии для волшебной игры.

Я дивился ее изобретательности. Однажды во время дневного отдыха (этот момент запомнился мне на всю жизнь) Мэри засунула в нос целую коробку изюминок, одну за другой – эта авантюра привела ее прямиком в больницу. Там при помощи длинного и блестящего пинцета ее быстро освободили от покрытых слизью изюмин в таком количестве, которое, казалось, просто не могло поместиться в носу трехлетней девочки. Я всегда громко возмущался, когда в долгих автомобильных поездках ее тошнило, обычно на переднее сиденье, иногда на старшего брата, а однажды, что совсем непростительно, на «индейскую палатку», которую я выиграл и которую не мог называть иначе, потому что не знал слов «типи» и «вигвам».

Меня волновала ее безопасность, и однажды мне даже пришлось спасать жизнь моей сестры. Она плавала с надувным спасательным кругом, но задела буй и перевернулась вверх попой и ногами. Когда я перевернул ее обратно и потащил на берег, она извергла из себя фонтан морской воды.

Мы с ней были больше приятелями, чем просто братом и сестрой – это было грандиозное партнерство на равных, с шумными играми без ограничений, без правил, со взаимной преданностью озорным фантазиям. Хотя я не думал об этом в то время, но я любил ее так сильно, как может любить сестру пятилетний мальчик, и она любила меня.

Когда подоспел наш самый младший брат, через десять лет после рождения сестры, мы оба наслаждались радостями, которые выпадают на долю старших, и вместе с родителями присоединились к культу этого нежданного младенца с морковной макушкой. Есть фотография Рождества 1957 года, где нашему брату Джиму два месяца от роду и он окружен лаской и любовью всей семьи до такой степени, что этот снимок мы называем «Поклонением волхвов».