Дети павших богов

– Тем и хорош в числе прочего, – пробормотала она. – И ладно, лишь бы не был отшельником.

Рука у меня замерла. Я выронил ножницы и вместо них нашарил пальцы Тисааны. Выгодный обмен. Как и раньше.

Нет, я больше не был отшельником. Хотя для того, каким я был раньше, «отшельник» – слабо сказано. Одиночество стало нераздельно со мной, как гниющая культя. Я и не понимал, как тоскую без связи с людьми, пока ее не вернул. И не понимал, как боялся снова потерять, пока не потерял – почти.

– Ты как себя чувствуешь? – спросил я.

– Лучше. А ты?

– Лучше.

Я оглянулся на нее. Она морщила лоб с очень знакомым мне выражением.

– Что? – спросил я.

Она, моргнув, повторила: «Что?» – и я тронул пальцем знакомую морщинку между бровями:

– Это зачем?

Она опустила взгляд на свои ладони, нахмурилась.

– Нет магии? – шепнул я.

– Совсем нет. – Она покачала головой.

– Дай срок. Ты всего несколько дней как умерла. – От этих слов, прозвучавших вслух, меня пробрала дрожь, и губы сами собой растянулись в оскале. – Ничего не жалко, чтобы избавиться от того чудовища.

Тисаана покивала, но она молчала, и я достаточно ее знал, чтобы видеть, как вращаются, вращаются, вращаются колесики у нее в голове.

Я поцеловал ее в лоб, вдохнул запах лимона.

– Время есть, – сказал я.

– Время есть, – отозвалась она, и я понял, что она изо всех сил старается в это поверить.

Время было.

Чуть не всю мою жизнь время становилось проклятием – его приходилось убивать, а не беречь. А теперь? Теперь я в нем купался. Время есть. Самые дивные слова. Подарок, драть его.

Мы все делали медленно. Вечером затеяли до смешного сложный ужин, наготовили столько, что вдвоем не съесть, – потому что время было. Мы ели несколько часов, перемежая изредка стаканами вина и долгими бесцельными разговорами. Потом мы развалились перед очагом и читали, то и дело прерываясь, чтобы поделиться прочитанным, так что осилили всего по несколько страниц.

Не беда. Время у нас было.

Поздно ночью мы перебрались в спальню. Тисаана поднялась и встала над моим креслом, поцеловала раз, другой, третий – все глубже, стирая черту между вопросом и требованием. Я подхватил ее на руки и унес в спальню. Мы вместе повалились на кровать. Тисаана обнимала меня за шею, целовала глубоко и жадно. Едва мы очутились на кровати, она стянула с меня рубашку и принялась уже за штаны, но я остановил ее, крепко прижал к кровати и хитро улыбнулся:

– Ты куда так спешишь?

Я вытянулся рядом с ней, наклонился поцеловать. Не отчаянным поспешным поцелуем – медленно, нежно лаская губами и языком. Когда она стала настойчивей, я оторвался от ее губ и рассмеялся:

– Тисаана, время у нас есть. Разве это не здорово? На все хватит. – Я пальцем, касаясь легче пушинки, погладил ее шею. – Проклятье! – И ключицы. И вниз, к разрезу рубахи. – Вся ночь наша! – Расстегнул пуговицы. И снова долгий медленный поцелуй.

– Зачем? – хрипло хихикнула она.

– Зачем?

– Если нам чего-то хочется… – Еще один поцелуй. – Зачем тянуть?

Я оторвался от нее, вздернул бровь:

– Чего-то хочется? Чего же это нам хочется?

Я неспешно трудился над пуговицами ее рубашки. Поцеловал шею, опустился к вороту. Хотелось ощутить каждый мускул под ее кожей, каждый шрам…

– К тому же, – бормотал я, – никто не скажет, что в последние дни ты не давала себе воли. Вот и мне наконец выдалась возможность получить свое.

Последняя пуговка. Рубашка распахнулась. Я отстранился, чтобы взглянуть на Тисаану. Лунный свет вливался в окно, обливал ее тело, груди, заострившиеся от холода или от возбуждения, серебрил двуцветную кожу. Волосы у нее растрепались, она из-под них смотрела на меня с откровенным голодом, приоткрыв губы, прикрыв глаза.

И бедра чуть раздвинулись, и в глазах вызов.

Чтоб меня!..

Приходилось сдерживаться. Но я коснулся только сгиба ее колена, легонько, едва касаясь, погладил внутреннюю сторону бедра. И остановился, не добравшись до того места, где она меня ждала.

Она досадливо выдохнула. Я разгладил выдох губами. Губы у нее были теплыми, податливыми. Она не хотела разрывать поцелуя, когда я снова двинулся вниз, добрался до груди, вызвав тот чуть слышный стон – ах, что за звук!

Я все водил пальцем по ее бедрам. Вниз. Вверх. Но не до самого верха. Она изогнулась.

– Что, Тисаана?

Она выдавила хриплый смешок:

– Ты жестокий!

– Жестокий? Я полагал, тебе это нравится. К тому же…

И я наконец продвинул пальцы еще выше, во влажный жар слияния бедер. Она изогнулась, резко выдохнула.

– Я для тебя стараюсь, – пробормотал я, почти не отрываясь от ее рта, и мои пальцы скользнули внутрь.

Новый стон не был беззвучным. Она комкала в пальцах простыню. Она вцепилась в меня. И теперь мне приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы двигаться медленно, гораздо медленнее, чем ей бы хотелось, и помнить, что надо потерпеть. Время есть.

Пожалуй, я правда был жесток.

Тисаана захлебнулась смехом, запрокинула голову.

Какой звук!

– Ты сегодня не очень внятно излагаешь, – пробормотал я и услышал в ответ несколько слов на теренском.

– В моем словаре этого не было. Ты бы меня научила.

Захлебывающийся смешок.

– Ни за что. Они тебя испортят.