Дети победителей

За левой стеной нашей комнаты жила восьмидесятилетняя старуха, которую бросил благополучный сын. Нет, он приходил к ней так же часто, как комета Галлея. Для того чтобы успокоить совесть. Успокаивал и уходил. Дисциплинированный такой. А к ней заруливали наблюдательные, внимательные алкоголики и устраивали со старушкой серьезные попойки. Конечно, за ее деньги. Один раз бабку пытались задушить, а другой — изнасиловать. Из-за тонкой стены многое было слышно. Моя жена боялась, что ночью нас как-нибудь сожгут.

За правой стеной жила маленькая, как домашняя собачка, соседка Людка. Она, бывало, вставляла в замок квартирной двери иголку, приоткрывала дверь своей комнаты и прислушивалась в ожидании, когда бабка пойдет на улицу, наткнется, открывая замок в темноте, на острие и вскрикнет от боли.

Из коридора в комнату зашел Сашка.

— Папа, наша соседка назвала своего бывшего мужа полиглотом…

— Да не полиглотом, а троглодитом, — поправила сына моя жена, — я слышала.

Бывший муж Людки сидел на туберкулезной зоне. Он по пьянке рассказывал мне, как они в санчасти делали вскрытие умершим: топором вырубали в грудной клетке квадратное окошко.

— Мой сын сейчас одни пятерки получает, не так, как раньше, при отце-то, — говорила мне Людка, когда мыла за соседней раковиной посуду.

Муж сбежал от нее. Я бы на его месте сделал то же самое, только раньше. В те времена она еще разговаривала с нами, своими соседями. Сейчас молчит, тоской исходит.

Вторым спецсредством, что мы применили против «талибов», стал карандаш-мелок «Машенька», которым наносились белые полосы на шкафах и стенах. Для уничтожения тараканов и муравьев надо было обработать плинтусы, стыки кафельных плит, вентиляционные отдушины, водопроводные и отопительные трубы, под раковинами. Ну я обработал. После этого, как и требовала инструкция, мыл лицо и руки с мылом. Тараканы травились — валялись дохлыми по всему полу, трещали под тапочками. На упаковке было написано, что «Машенька» — отечественная продукция. Это утешало мало, но обнадеживало. Однажды мы вернулись из недельной поездки и остановились в дверях комнаты: пол напоминал поле битвы. Жена не пустила нас туда, пока не вымела погибших веником. Но и «Машенька», девочка, выдыхалась в этой борьбе. Волны мигрантов шли из соседних квартир, будто Мамаевы полчища на Русь.

Я подарил жене книгу «Русская кухня».

— А я из русской кухни больше всего сгущенку люблю, — сказал тогда семилетний Саша.

Денег на сахар и шоколад хватало не всегда. Я только вздохнул. А Сашка смеялся — ему все было в радость.

— Я вот из треугольника и железа построил корабль. Не елки вязать, да, папа?

Господи, какое сладкое слово — «папа»…

Сашка достал из-под стола модель самолета, собранного из конструктора.

— Самолет гуманитарной помощи! — громко объявил он.

— Сашка! — возмутился я. — Ты скоро в первый класс пойдешь, а все как маленький…

В девятиметровой комнате от двери до окна шел узкий проход между раскладывающимся диваном и столом, за которым сидел Сашка. У окна стоял черно-белый телевизор.

Утром ко мне опять зашла женщина из Совета матерей — Рукавишникова.

— Я многое знаю… У меня муж — офицер КГБ в запасе, — шепотом произнесла женщина.

Я опять насторожился, инстинктивно. Хотя единственное, что имел право предполагать: уровень ее информированности может быть значительно выше среднего. Что подтвердилось тут же.

— До меня дошла информация, что против вашего героя готовится провокация. Она может коснуться и вас, будьте осторожны…

— Спасибо, Галина Павловна, — поблагодарил я женщину. — Это вам сказал муж?

— Нет, что вы! — замотала она головой. — У меня своих источников хватает.

Действительно, события начинали принимать характер секретной спецоперации. На следующий день, в шесть часов вечера, ко мне явился Равиль в посверкивающей мехом норковой шапке и длиннопол ом пальто из кашемировой шерсти цвета очень спелой черешни.

— Ахмед Магомедович попросил меня зайти за вами. Он приедет в бар после выступления на телевидении.

— Выступления на телевидении?..

— Да, он сейчас там.

Кабинет редактора, где находился телевизор, уже был закрыт. Я махнул рукой, надел свою двадцатилетнюю дубленку, кроличью шапку, и мы молча пошли по снегу в сторону айсберга гостиницы. Меня, честно говоря, немного утомила шпионская жизнь, но приказа покинуть страну из Центра еще не поступало.

Мы спустились по мраморной лестнице вниз и вошли в бар. Там вообще никого не было. Если не считать бармена. А его никто и не считал.