Дети победителей

— Как служба? — спросил я. — Очередное звание еще не присвоили?

— Нет, — ответил он с усмешкой, — не успели. Я уволился.

— Вот как. И чем теперь занимаетесь?

— Создал свое детективное бюро.

— Правильно сделали, — согласился я с его решением. — Вы знаете, сколько пермских милиционеров погибло в Чечне?

— Знаю — уже больше ста. А вы знаете, что в управлении милиции с неприязнью относятся к вдовам и детям погибших? Они считают, что аппетиты родственников растут с каждым днем…

Я протянул ему свою визитку — он быстро достал из кармана свою.

— Этого следовало ожидать. До встречи, майор…

— До встречи.

Я смотрел ему вслед: я знал, что он еще придет ко мне, сам придет. Такие вещи я чувствовал и знал, потому что работал не в пространстве, а во времени.

В тот момент Николай Неволин видел мир в последний раз.

И потом много, быть может, очень много лет, до конца своей жизни он будет подробно вспоминать этот самый виноградник в окрестностях чужой столицы.

А Накипу Димухаметову показалось, будто в броню попала винтовочная пуля.

Таким был первый боевой звук. Затем раздался грохот, и его швырнуло вниз, в открытый люк БМД.

Они все ехали на броне, кроме механика-водителя, у которого из люка торчала одна голова. В нее и угодил осколок.

Как оказалось, выстрел из гранатомета зацепил откинутую крышку люка, и взрыв раздался раньше, чем кумулятивная граната коснулась боевой машины. Поэтому в корпусе осталось отверстие, равное пулевому. Как и первый звук.

В ушах стоял непрерывный шум. А когда Накип поднял голову, он увидел, как в люк падает Коля Неволин, падает медленно: глаза прикрыты правой ладонью, а лоб рассечен вертикальной раной, из которой — с частотой сердечных ударов — вылетает, брызжет пульсирующая кровь.

Кто-то перевязывал Николая, кто-то отстреливался из автомата, а Накип залез в башню и попытался развернуть пушку в сторону нападавших, но безуспешно. Позднее выяснилось, что был перебит электрокабель.

Все это произошло километрах в десяти от Кабула, когда десантники, проводив колонну с грузом, возвращались в столицу Афганистана — на базу своего полка. Возвращались 18 апреля 1982 года, за неделю до долгожданного дембеля.

Водителя ранило. Другому солдату пуля попала в ногу Третьему посекло лицо мелкими осколками. Николай Неволин остался слепым на всю жизнь. И еще один парень лишился глаза, даже не заметив этого. После боя Накип увидел на его щеке желтый след… Рядом стоял молодой, только что прибывший лейтенант и протягивал Димухаметову пакет со словами: «Солдат, перевяжи его». Руки офицера дрожали.

— А хирурги там были? — спросил я Накипа. Он, улыбаясь, чуть повернул голову левым ухом ко мне. Я повторил вопрос.

— Слышу все хуже. Ни одного врача я там не видел, только санинструкторов, таких же срочников, как и мы. Сами перевязывали. Я сразу не понял, что получил легкую контузию, не заметил, что глохну. Тем более что мы часто разговаривали друг с другом на повышенных тонах, даже в спокойной обстановке, на базе. Правда, иногда очнемся: а чего это кричим? Внутреннее напряжение, видимо, сказывалось. Потому что все понимали происходящее правильно, никто воевать не стремился. Только на собраниях молча слушали — о защите южных рубежей державы. Сегодня я думаю, что нормальный человек вообще воевать не хочет. А есть такие люди, которым это нравится — убивать. Если бы меня сейчас послали в горячую точку, я отказался бы. Как делают другие. Придумали — месячник дезертиров! В окопы бы этих прокуроров…

Последние пятьдесят лет на Россию никто не нападал, но слово «война» в названии госпиталя начало как-то незаметно писаться во множественном числе. И ветераны становятся все моложе.

Когда Димухаметов возвратился в родной Гремячинск, радость была беспредельной, как грядущая жизнь: живой, здоровый, полный сил! Служба позади, и столько повидал, что и бояться больше нечего и некого.

Потом заметил, что никак не может привыкнуть к мирной дороге: в машине или в автобусе ехал — все по сторонам смотрел.

А когда решил вернуться в шахту, медкомиссия выявила последствия легкой контузии, полученной у Кабула. Под землю его не взяли. Странно, в Афгане туда брали любых, и навсегда.

С каждым годом слух становится все хуже и хуже. Как будто война, возмещая прошлое, стремилась окружить его тишиной. И делала это по-прежнему жестоко, не вовремя, не спрашивая согласия.

— Один афганец дал мне сигаретку, я затянулся и вернул ее обратно, когда понял, что она с наркотиком. В Кабуле мы не пили, травку не курили, знали, что каждую секунду могут поднять по боевой.

А дома меня встретили как героя — в каждом доме стакан наливали, угощали от чистого сердца, конечно. Но я так втянулся, что до 28 лет остановиться не мог. Может быть, поэтому до сих пор не женился. Живу с родителями.

Он все время пытается забыть войну, да она помнит о нем: возвращается в нечаянных ассоциациях, справедливых обидах и навязчивой тишине. А в соседней области живет Николай Неволин, оставивший свои глаза в Афганистане. Россию ему уже никогда не увидеть. Как мать, жену и собственных детей, если будут, конечно.