Дети победителей

На пермском ипподроме его выхаживали, проминали лучшие наездники, но себя он уже не вспомнил. Личный рекорд — 2.06 был показан отдельно, на время — так наступила пора, которая должна была стать самой скоростной в жизни рысака. Жил он долго, умер, конечно, не на мясокомбинате, а своей смертью — пал, как говорится. В этом слове я чувствую не небрежение к животному, а дань эпосу.

Мы возвращались в Пермь среди зеленых полей и золотых куполов церквей. Я мысленно благодарил экумениста Пьянкова и думал о том, что противостояние мира и личности неизбежно, как существование самой Вселенной, а формула счастья — это всего лишь правильная формулировка, выраженная на доступном тебе языке.

МОЛИТВЫ ЛЕКАРЯ СУРЕНА

Рядовой Попов увидел, как по дороге пошли легковые машины, в которых сидели чеченцы с оружием и черными повязками на лицах, в темных очках. Колонна беспрепятственно, нагло, не спеша миновала блокпост внутренних войск МВД России. Солдаты дивизии имени Дзержинского наблюдали за боевиками из окопов, так и не получив от командира роты никакого приказа.

Но более всего они были изумлены и унижены глумливой демонстрацией: на крышах трех автомашин по одному сидели российские солдаты в разорванных формах, в крови. То ли избитые, то ли раненые…

Ни до, ни после никто не объяснил нашим ребятам, что происходит. Почему это в России так делается.

Владимир Попов вернулся в городок Нытву с Северного Кавказа. Михаил Лермонтов, тоже прошедший Чечню, написал: «Ты расскажи всю правду ей, Пустого сердца не жалей, Пускай она поплачет — Ей ничего не значит».

— Вообще, я и сейчас плохо представляю, в какой стороне от нашего блокпоста находился Грозный, — неожиданно признался мне Володя, — да и с памятью становится все хуже и хуже. Помню, что однажды проезжал куда-то генерал Лебедь и сопровождающие его, на шести джипах.

В другой раз — Володя, наверное, уже никогда этого не забудет — прошел наш батальон на бронетранспортерах. Скрылся за лесом, и было слышно, как там начался бой. Через полчаса колонна вернулась: такого количества убитых и раненых Володя Попов больше никогда не видел — тридцать человек плавали в собственной крови. Кто без ноги, кто без руки…

Потом случилось так. Володя находился в окопе. И вдруг видит: впереди три чеченских боевика убивают человека. Сначала они стреляли, а потом склонились над упавшим, чтобы перерезать ему горло. Володя закричал, вскочил и побежал. Было темно — он остановился, пытаясь понять, в каком месте находится. На блокпосту ли? Все перевернулось в голове… И тут рассмотрел железобетонный столб электропередачи: дома! У себя дома! В Нытве…

Приснилось. Он подошел к опоре и взялся за нее обеими руками, будто сбрасывая излишки температуры, остывая от ночного кошмара. Оглянулся — на крыльце стояла Галина… Испугалась, наверное: муж разговаривает во сне, кричит. Как объяснить ей все это? Как будто сны возмещают утрату памяти.

— И мне плевать, в какой стороне Грозный, Москва и дивизия Дзержинского! Я хочу жить с женой и детьми на берегу тихой речки. И ничего не хочу помнить…

Когда Володя Попов попал в дивизию имени Дзержинского, первую неделю его никто не трогал. А потом подошел один, протянул свою форму: «Постираешь и пришьешь эти шевроны!»

У Володи крупные черты лица. И медленный взгляд человека, находящегося под постоянным внутренним напряжением. Можно представить себе, как он смотрит исподлобья… В тяжелую минуту.

— Тебе надо, ты и пришивай, — ответил он, — а будешь настаивать — табуретка прилетит. Или тумбочка.

И взгляда своего не отвел. И позднее не отводил. Через год Попова отправили в Чечню с тремя такими же поперечными пацанами, бывшими в роте не на лучшем счету.

Чужую смерть видел, и своя рядом прошла, только волосы пошевелила, как сквозняком. Потом откопал в земле две автоматных пули, между которыми, можно считать, боком прошел.

Все забыть, остыть, погрузиться в работу, будто в речную прохладную воду. До армии был слесарем-ремонтником. «Место занято!» — ответили ему, когда вернулся. Пошел на завод «Металлист», там извинились: «Будет набор — позвоним». И на комбинате строительных конструкций не приняли.

Только госпиталь не отказал двадцатидвухлетнему ветерану. Вернулся домой, зашел к бабушке. А та говорит: «Галина была только что!» Он побежал. Но не догнал. Направился к отцу — и увидел, что она купается рядом с домом, в речке. Смеется. Поднимается из воды в солнечных лучах и идет навстречу ему…

Так и проснулся с улыбкой на губах. Перед поездкой Володи в госпиталь они расстались. Как объяснить ей все это? Написал письмо, попытался сказать что-то, просил, чтобы ждала.

Никому, говорит, не нужна Чеченская война. Ошибается, наверное. Она необходима тем, у кого есть деньги и дети, наследнички. И власть. Много власти! Очень много… И еще захотелось попить молодой крови, чтобы прожить, пожировать два-три лишних дня за счет ста тысяч чужих жизней.