Дети победителей

Я смотрел во мглу хвойного леса, на краю которого стоял розовый корпус госпиталя ветеранов всех войн. Я просидел несколько часов, поочередно разговаривая со своими героями на лавочке под стреловидным крылом истребителя-перехватчика МиГ-31, поднятого на постамент напротив входа в здание.

Они не были Героями России, но стали героями моей прозы, моими героями. Ребята уже ушли, а я продолжал смотреть в эту хвойную мглу: сосны, ели и березы. Черняевский лес никто не сажал — он рос здесь всегда, может быть, еще до нашей эры и самого всемирного потопа.

Я настолько хорошо знал этот лес, что, казалось, видел его насквозь, даже в темноте. Случилось, я прошел его от края до края, двигаясь с трех до четырех часов ночи, с ножом в руке. Я возвращался тогда с попойки, и у меня нашлась монета, чтобы позвонить Леше, попроситься на ночлег. «Но, Юра, уже поздно, я хочу спать», — ответил друг и положил трубку. Денег на такси не было, как обычно. Тогда я собрал всю свою волю, весь запас человеческих сил, данных мне природой, и по самому короткому пути, по ночному лесу, двинулся в сторону дома. Я знал, что здесь не раз находили трупы людей — мужчин и женщин, чаще — девушек, которые не возвращались с утренней пробежки или вечерней прогулки. Находили ограбленными, изнасилованными, убитыми. Поэтому я не выпускал из руки нож, который всегда лежал в моем кармане, и внимательно вглядывался в ночную темь. Обошлось, Бог — не друг, он не покинул меня в ту ночь.

Лесопарк давно стал дном мегаполиса, усеянным пустыми бутылками, полиэтиленовыми пакетами, шприцами и презервативами. Казалось, вода в ручье пахла лекарствами и гноем. Она текла от Больничного городка через весь лес и впадала в пруд, вокруг которого раскинулась гигантская несанкционированная свалка. А над водой летали комары, разносчики малярии, занесенные сюда фруктовым рынком, что раскинулся на другом берегу пруда. Там же, на другом берегу, стояли особняки с зеркальными потолками и мраморными лестницами, построенные на деньги от продажи «дури» — самого подлого бизнеса, который вели менты и цыгане, отцы и матери героина.

Этот Черняевский лесопарк — мутный осадок мегаполиса, квинтэссенция цивилизации, ее выжимка, голая суть. Здесь невозможно было бы жить, если бы не птицы, не рыжие белки, не ипподромовские лошади, которые уносили всадников в сосновые боры, просторные, как Вселенная.

Я шел из госпиталя вдоль хвойного марева леса и напевал романс о том, «что долетит до середины Леты моя послевоенная страна…» И думал: не имеет значения, где ты живешь, в какой стране, в каком месте, какая у тебя крыша, жилье. Ничего не значит, что ты носишь, ешь и пьешь, неважно, с кем общаешься за водкой, кто тебя окружает, чем занимаешься. Единственное, что имеет реальное значение, кто ты сам, твоя душа и воля, ум и трудолюбие. Все остальное — фуфло и бесконечная фигня. Жизнь — это путь к истине. И когда твои личные понятия совпадают с реально существующими вещами, тогда ты становишься человеком. А не совпадают — остаешься большинством.

Я шел и думал об этих солдатах, о том, что выступать против государства, может быть, и бесполезно, но не бессмысленно, а уж любить паразита точно не за что, тем более лизать, будто мороженое в вафельном стаканчике.

Поэт — опасная работа, не хлебная. Возникает такое ощущение, будто в родной стране работаешь нелегалом. Шифруешь познание эзоповым языком — метафорой, синекдохой, метонимией. И каждый день ждешь провала. Но мне кажется, что счастливая жизнь — это дорога к дому, а к не банковскому подъезду.

Сегодня люди умирают не потому, что есть нечего, а потому что не способны преодолеть информационное поле высоковольтного психического напряжения. Самое большое количество погибших в области — от самоубийств и убийств, потом идут алкогольные отравления суррогатами и дорожные катастрофы.

Люди гибнут от высоковольтного психического напряжения — как пацаны на металлических опорах ЛЭП, пытаясь стащить оттуда алюминиевый провод — для сдачи в пункты приема цветного металла. А вот этих голодных пацанов из шахтерского Кизела наша Родина — ЧП «Россия» — не простит. Мальчиков, которых она, дуреющая, брачующаяся на голубых экранах, не смогла прокормить.

Но мужчина обязан выиграть битву жизни и реализовать собственное предназначение. Конечно, я писал, проводил время в поисках человека. Я жил так, будто этот срок мне дали условно. Я начинал понимать, что причиной существования терроризма как разновидности партизанской войны является тотальное равнодушие людей друг к другу — по все стороны фронта, с того мгновения, когда начался Большой Взрыв, с начала существования Вселенной.

А может быть, раньше — если Большой Взрыв организовали тоже чеченцы.

Я шел по улице — и вдруг увидел майора Неверова: он двигался прямо на меня, в гражданском костюме, без галстука. Посверкивали на солнце его редкие светлые волосы. Я понял, что он тоже узнал меня, замедлил шаг и, кажется, улыбнулся.

— Здравствуйте, — приветствовал я его.

— Здравствуйте, — ответил он и протянул руку — сильную ладонь самбиста.