Дети победителей

Он говорил, что на стене знаменитого Ереванского аэропорта Звартноц в последнее время то и дело появляется надпись: «Последний уезжающий, выключи свет!» Надписи то и дело стирают — наверное, представители власти.

— Почему это миллион армян вдруг схлынул в Россию?

— Есть версии, — отвечал он, — потому, что полторы тысячи лет вассальной зависимости лишили армян созидательного самосознания; потому что к власти, как только Армения обрела независимость, пришли неконструктивные силы; потому что нация настолько стара, что процесс утраты нравственности и самостоятельности стал необратимым; многие оставили родину. Бросили, как мать в деревне. В сегодняшней Армении на приличном уровне живет лишь горстка богачей. Нация распадается. Почти как у вас, но русские так не разбегаются… По крайней мере — не так стремительно разбегаются.

Я смотрел на Сурена Григора: чистой горной воды пассионарий — родину не оставил. Его разговоры об эмиграции похожи на окопную блажь воина.

И потом я как-то волей-неволей пришел к мысли, что для меня Армения — это мой отец, никогда не видевший Арарата, и этот поэт — Сурен Григор, гонец с исторической родины.

Вечером мы разговаривали с женой.

— Зарплату все еще не дали?

— Нет.

— Сам виноват — нашел где работать.

— У меня творческий кризис!

— Знаю. Этот кризис называется запоем.

— Если бы не ты, со мной все было бы нормально. А если бы не я, то уже давно стал бы президентом…

— Фонда милосердия…

— Великий армянский поэт Сурен Григор так не считает!

— Что, нашелся человек, который тебя не обманул?

— Да. Потому что ничего не обещал.

— Ты не сомневаешься в нем?

— Нет потребности — верить или сомневаться.

— Ты всегда идеализируешь людей — вспомни, как ты с этим чеченцем обманулся!

— Зато своих не идеализировал. И не обманулся…

— Кого ты имеешь в виду?

— Того, с кем водку пил…

— Ты вчера обещал привести в гости Сурена. Почему не привел? Ремонт мы закончили, я тут столько наготовила…

— Но ведь поздно уже!

— Ну и что?

Я примчался к Сурену в гостиницу с сыном, в 12 часов ночи; он тут же собрался, и мы поехали ко мне, чтобы просидеть за столом до пяти утра.

Похоже, армянского поэта ничто не могло остановить, настолько был легок на подъем и бег.

И он столько видел, что боялся рассказывать.

Ночью читал нам стихи: «Я — хлеб кровавый, я подан на стол моей свадьбы. Прожитая жизнь?.. Мертвые и раненые мечты я вывел с поля боя. Окопы. Окопы. Сумасшествие родных дней — я скучаю по вам, как по дому отцовскому. Но много дней я оставил в магазине автомата — не стреляя…»

Что это — сбереженные дни своей жизни? Или это дни, которые он подарил вражеским солдатам, когда мог убить, но не сделал этого? Может быть, речь идет о сверхобщности человеческого существования?

Мы вышли на кухню покурить, зашла соседка и стала мыть посуду.

— Добрый вечер, — поклонился Сурен.

В ответ — молчание. Соседка была холодная и молчаливая, как свежемороженая рыба.

— Почему она не ответила мне? — тихо спросил Сурен.

— Несчастная женщина… Она родилась в коммуналке и, возможно, умрет в ней, как и ее мать. Она с нами тоже не здоровается — никогда… Усталый человек, который создает себе иллюзию безлюдья. Понял?

Сурен печально покачал головой.

Потом он всю ночь рассказывал нам про свою родину и свою войну. Показал фотографию сестры: молодая гладкая армянка в облегающем платье шафранового цвета стояла с дыней в руке на фоне машины зеленого цвета, справа виднелся краешек синей речки или озера… О Господи, какой-то невыразимо далекий мир моей исторической родины!

Юрист по образованию, поэт и лекарь — по призванию, Сурен своими руками сделал операцию боевику в горах и спас раненую ногу. Я читал стихи Сурена и вспоминал его рассказ о том, как он оберегал свой отряд от голода и болезней, готовя целебный напиток из лесных орехов, корня солодки и репейника. И сам писал, что «лекарство лечащего — только молитва». Но не «мольба». Поэтому самое главное его лекарство — стихи для той птицы, чьи крылья — Библия и Коран.

— Потом мы пошли с другом на охоту, далеко в горы… Убили кабана килограммов на сто пятьдесят. Сидели на траве, под скалой, у водопада — вода там холодная-холодная, чистая-чистая, сладкая-сладкая! Был у нас хлеб, сыр, копченое мясо, все это засыпали сверху зеленью… А водку запивали водой, сладкой-сладкой.

Доставка оружия на вертолете в Карабах, операции без наркоза, жестокий плен, аэропорты, гостиницы, переговорные пункты, издание книг и съемки фильма в Сирии — он вел походную жизнь солдата.

Наконец-то я пил с человеком, которому действительно завидовал, — его волшебному, мистическому стилю жизни.

На следующий день мы опять допоздна занимались переводом его текстов на русский язык. Сурену надо было идти в гостиницу, а мне — ехать домой. Поэтому мы сели на один маршрут.

«Вам канары, казино и рестораны, а в Чечне идет война», — доносился из динамика водительского приемника голос певицы Лизы Умаровой.