Дети победителей

Позднее Сережа прочитал у Бутовича, знаменитого русского коннозаводчика, что Зенит при одном только взгляде на него вызывал редкое чувство доверия. Александр Васильевич, поклонник Зенита, был уверен, что Гипноз ведет свою линию от него. Сережа видел фотографию Зенита, не в спортивном, а в заводском теле, когда лошадь уже оставила ипподром, закончила призовую карьеру и перешла в производящий состав. Зенит был серой масти в яблоках, а к старости стал совсем белым. Лошадь принадлежала знаменитым князьям Вяземским. Оценка Бутовича была точной. Александр Васильевич знал, что в Горлинке есть капелька кровей Зенита. Он ждал этого жеребенка и ходил, как под гипнозом, еще до его появления. В России XX век прерывал цепи, ведущие в будущее. И эта капелька аристократических кровей сохранилась волею судьбы и обстоятельств, а не в результате целенаправленной работы. Разрешиться Горлинка должна была только богатырем.

«27 мая директор осматривал новые лошадиные владения — те, что возле маточного отделения, за ручьем, — писал журналист Бородулин. — Тихон Дмитриевич Бердников, проживавший с семейством в двух денниках маточного, доложил, что желаемый предмет и сила высокой крови…

— Да как не ожеребилась… Заглянем, не скажу ничего, примета плохая».

Соколов вспоминал потом: «Вроде уши не понравились, какие-то косматые и небольшие. И сам коротенький-коротенький, и шерстка длиннее, чем обычно. Говорю: ох, мусорный жеребенок родился. И плюнул». Тут Сергей добавляет: плюнул он три раза, в сторону. Бердников тоже плюнул три раза. И тоже в сторону.

Сережа так и не провел параллель между Соколовым и Гипнозом, весь извелся, но очерк закончил. И перешел в областную газету «Пармские новости». Привез текст сыну бывшего директора, тот прочитал и говорит: «Все нормально, но тут есть еще вот что…»

Андрей, сын Соколова, привел Сергея к себе домой и показал стопы тетрадей. И начал рассказывать про Якова Бутовича. Так на свет явилась одна из самых таинственных и объемных рукописей XX века.

Азербайджанец рассказывает: «Заходит человек, с лицом таким противным-противным, как у армянина…» И чего это я вдруг вспомнил? Я, кажется, много думаю о национальной неприязни.

Раздался телефонный звонок, я поднял трубку и услышал глухой голос Равиля Юсупова.

— Я жду тебя внизу, на стоянке…

Мы уже были на «ты».

Равиль, стройный, красивый и пьяный, стоял у раскрытой дверцы такси в длинном кашемировом пальто бандитской выкройки и норковой шапке.

Тому, что Равиль был пьян, я не очень удивился, но директор мусульманского фонда мог не пить, хотя бы с утра.

Ладно, я не директор и не мусульманин, этим я и пользовался.

— Два миллиона пропил, — кивнул он на заднее сиденье, где лежала авоська с пивными банками, вероятно, остатками пиршества. — Поехали, поговорить надо…

Мы вырулили на проезжую часть и рванули вперед, как оказалось, к моему любимому кафе «Блиндаж», с пластиковыми стульями и широким окном, из которого просматривалась вся городская эспланада. Равиль поставил авоську с пивом на соседний стул, усадил меня, но пальто снимать не стал. Пошел к стойке. Принес бутылку красного сухого вина.

— Ты знаешь, я, как руководитель фонда, собираюсь помогать заключенным «Белого Лебедя». Там ужасные условия, людям жрать нечего… А ты, как журналист, мог бы мне помочь?

— Вообще-то это называется «гревом», — попытался разобраться с предложением я. — Но «грев» — это материальная помощь. Как мне известно, достается блатным, а другим — ничего не достается.

Равиль поднял пьяный взгляд, замер, покачал головой, помолчал…

— Наверно, так и есть, — согласился он, — но мы могли бы сами раздавать свою помощь заключенным… Если бы была организована, допустим, серьезная подготовительная кампания в прессе…

— Ну, «раздавать» вам никто не даст: колония, режим! Пресса не поможет. Ты пытаешься лишить кормушки сотрудников внутренней службы министерства юстиции. Ты представляешь себе, на что ты посягаешь?

— А вот это — поможет? — Равиль протянул мне визитку.

Я взял карточку в руки — простенькая бумага, текст еще проще: «Николай Зайнышев». Под фамилией — линия, под линией — город Пермь. Ни адреса, ни телефона, ни электронной почты. А зачем? Все и так знают: город Пермь принадлежит Зайнышеву, потому что он его контролирует. Итак, фамилия — Зайнышев, координаты — город Пермь. Зайнышев — Пермь, все остальное лишнее. Самая четкая визитка из тех, что мне попадали в руки.

— Понимаешь, Пермь уже давно поделена, — продолжил Равиль. — Финансы, как всегда, достались евреям, криминал — татарам, а рабочие места на заводах — русским… Ты меня понял? Мы будем контролировать зоны!

— Я думал, ты мусульманин, будешь заниматься религией, человеческой душой…

— Я капитан Советской армии, бывший… Полковники командовали: «танки сюда!», «авиацию сюда!» Меня воспитывали офицеры старой формации: блядуй, но одну палку оставляй жене, не е… там, где работаешь, не воруй там, где живешь.

— А я думал, тебя воспитывал Коран…

— Коран — первая книга… После устава Советской армии, конечно.

Я молчал, я был пьян и зол.