Дети победителей

На берегу Ирени стоял трехэтажный купеческий дом, в котором находилась школа-санаторий для туберкулезных детей. Метровые кирпичные стены напоминали крепость. За речку вел узкий навесной мост на толстых и ржавых тросах. А там — долина-равнина с лесистыми холмами вдалеке, последними отрогами Уральских гор.

Летом за Иренью археологи вели раскопки, доставая на свет белый мечи, наконечники стрел и копий. А мы, туберкулезники, шли вниз по течению, берегом, оставляя слева деревенское кладбище и зеленый угор за ним. Мы двигались к дальнему ельнику с одной целью: найти карстовые воронки, глубокие, как колодцы, спуститься в них и достать оттуда белый камень — гипс. Между уроками и прямо на них, спрятав руки под столами, перочинными ножами мы вырезали танки. Танки, танки — и только танки!

Какой туберкулез, когда мы готовились к войне! Каждый — к своей. Таблетки ПАСКа и витамины я горстями выбрасывал в унитаз. Хлористый кальций ложками выливал в тарелку и отодвигал суп в сторону. Черный железный порошок аккуратно ссыпал за батарею отопления. Я три года провел в больницах и санаториях. Два раза лежал в боксе смертников — и никогда не верил в то, что умру. Смерти для меня не существовало. Хотя я видел, как из бокса вынесли труп ровесника. Последний раз я лежал там без сознания целый месяц. Врачи боролись за мою жизнь, но я об этом не знал. Мать стояла у сосны, за ледяным стеклом, и смотрела на меня, лежавшего на кровати. В бокс смертников ее не пускали. И вдруг я поднял голову, привстал на локте и потянулся к тумбочке за яблоком, лежавшим в тарелке. Мама заплакала.

Я спал на старом диване Феди Зубкова, и мне снились древние вишерские сны. Из подсознания всплывала подводная лодка какого-то текста, написанного мной, может быть, еще до рождения.

На следующий день я стоял у забора психиатрической клиники и пытался выйти на поверхность, но, кажется, все больше погружался в глубину утра, с которым жестко разверзлись хляби похмелья. Слабость сдавала меня на волю победителя, шедшего по моим следам с капюшоном на голове.

Из обзора

Операция «Чечевица».

«Совершенно секретно.

Наркому внутренних дел СССР тов. Л.77. Берия.

Только для ваших глаз. Ввиду нетранспортабельности и в целях неукоснительного выполнения в срок операции «Горы» вынужден был ликвидировать более 700 жителей в местечке Хайбах. Комиссар госбезопасности 3-го ранга Г…». — «Грозный. УВД. За решительные действия в ходе выселения чеченцев в районе Хайбах вы представлены к правительственной награде с повышением звания. Берия».

Из допроса свидетеля о выселении в ауле Хайбах: «Ворота конюшни закрыли. Вспыхнул огонь. Оказывается, заранее было приготовлено сено и облито керосином. Когда пламя поднялось над конюшней, люди, находившиеся внутри конюшни, с криками о помощи выбили ворота и рванулись к выходу. Генерал-полковник Г. приказал: «Огонь!» Тут же из автоматов и ручных пулеметов начали расстреливать выбегающих людей».

Газета «Россия», 1994 год.

День начался со скандала. В помещение, где располагалась редакция, ворвалась БМП — женщина с искаженным лицом.

— Немедленно сними с верстки материал о муфтии! Иначе тебе будет худо, так худо, что ты маму вспомнишь!

«Господи, — подумал я, — где-то же налажено размножение подобных людей, в домашних условиях, безо всякого ксерокса…» Женщина поражала меня своим постоянством — всегда жила одним днем и думала одним местом.

— Почему? — задал я свой безумный вопрос.

— Потому что мы можем настроить против себя часть мусульманской общины, а это недопустимо накануне выборов. Понял?

А чего не понять… Истина и демократия — это не одно и то же. Сопротивляться сил не было. У меня болела голова, я наконец-то начал понимать, что необходимо лечиться. Но где?

Я догадывался, что человек, не уверенный в собственной независимости, перегружается знаниями, силой или спиртным, а свободный с упоением творит настоящее.

Лешка дал мне телефон одного хорошего человека — наследственного знахаря. Я созвонился с ним и договорился о встрече.