Дети полутени

Женщина не знала, что Дубов ее записывает. Маленький диктофон, портативный и сверхчувствительный, незаметно лежал в нагрудном кармане его рубашки. Да, в чем-то он поступал неправильно. Но те, с кем он говорил, часто отказывались от записи, а пропускать ни одного слова было нельзя. Даже малейший и второстепенный на первый взгляд факт может оказаться очень важным. Дубов это знал еще со службы. Он листал ежедневник и стучал по кнопкам клавиатуры, вносил слова Светланы в общий файл. Она была последней из свидетелей, прихожан «Церкви Отца Искупителя» (правильно она называлась именно так), на кого он смог выйти. Кто был еще жив и не тронулся умом. Светлана говорила, что после всего попала в сумасшедший дом, из которого вышла через несколько месяцев. Проблемы с психикой были у многих бывших сектантов, но далеко не всем повезло так, как Светлане. Дубов никогда не забудет разговор с Марией Стешенко, одной из тех, кто тоже потерял ребенка. На момент их интервью Мария уже больше десяти лет была пациенткой Полоцкой областной психиатрической больницы, «Задвинья» в простонародье. Этой встречи Дубов добивался долго, писал заявления и прошения, месяцами ждал ответов и дожидался в очередях. Даже переехал на время из Минска, снял в Полоцке квартиру недалеко от больницы. Когда разрешение на встречу дали, Дубов был во всеоружии, с блокнотом, набором ручек и сразу несколькими диктофонами. Основным и двумя портативными. Санитары же оставили ему только простой карандаш и папку с бумагами, не увидев в ней угрозы. Зато попросили снять брючный ремень и вынуть шнурки из обуви. Достать из карманов все вещи, которые показались им опасными. Аппаратура тоже осталась там же. Кроме маленького незаметного диктофона, который Дубов заранее спрятал во внутренних складках одежды. Иногда он с дрожью раз за разом прослушивал запись разговора с сумасшедшей.

– Отец? – не понимая, переспросила она, когда Дубов сказал ей об Отце Искупителе. – Мой отец давно умер…

Дубов положил на стол перед ней одну из брошюр, которые остались у него после Тани.

– Ах, этот Отец? Отец Искупитель, Отец Похититель, Отец Душитель, Отец Расчленитель, Отец Поджигатель, Отец Отбиратель… Я расскажу тебе об Отце. Говорит он сладко, да делает гадко… Ему нельзя верить… Говорит он о любви, но лучше от него беги. Делает он тела, делает он новых людей, которые не люди. Пустота у них внутри. Кромешная звенящая пустота, которая прячется в темных углах, которая приходит во снах. Люди-куклы, люди-манекены, ненастоящие, пустые. Они доберутся до меня… разрежут на куски, расчленят… доберутся до всех, кто связан, кто помнит… гнев Отца страшен, никому он не простит… конец света, говорили они, принесет радость, новую плоть для Отца, возродится он да будет счастье, обретем мы новые тела и будем вместе… люди сойдут с ума и будут убивать людей… машины будут убивать людей… а мы спасемся… да вот только наши тела забрали наших детей и плоть их не стала плотью Отца… ждет он часа, когда найдет беглецов… жениха и невесту, тили-тили тесто… будем мы петь песни пустоты и жрать наших детей… так говорил Отец, а мы слушали… слушали-слушали-слушали-слушали и ничего не сделали… а он… он… знаешь кто он?.. плащ его из звезд, головой он подпирает небо… небо… приходит он, когда холодно и сыро… плохо ему… гложет его скука и одиночество… хочет он любви, да не знает, что это…

Динамик рвал ее высокий хриплый голос, который скатывался до совсем уж бессмысленного бреда и бессвязного монотонного бормотания. Женщина бубнила что-то еще несколько минут и только потом замолкала. После этого Дубов всегда выключал запись. Больше он ничего не смог из нее вытянуть, женщина впала в ступор, сидела, опустив глаза, уставившись в одну точку в полу.