Дети полутени

Дубов никогда не изменял Тане. Хоть в этом он был перед ней чист. Был ли он с ней честен? Нет. Светлана говорила, что ее муж никогда ей не врал. Сразу рассказал, когда у него появилась другая женщина. У Дубова не было никого на стороне в плане физической близости, но от этого было только хуже. Про Ингу Таня узнала сама. Инга, стажерка, помощница следователя. Только-только закончившая академию МВД. Улыбчивая, длинноногая, черноволосая, с ярко-красным вечно напомаженным ртом. Дубов увлекся ей, как и большинство мужиков в отделении, чего уж. Но взаимность она проявила только к нему, Дубову это льстило. Они подолгу засиживались вдвоем на работе. Ничего такого – смеялись, разговаривали, пересматривая старые дела. Иногда наклонялась к нему, давая рассмотреть пышный бюст в расстегнутых пуговичках форменной блузки, как будто случайно касалась его лица длинными, сильно надушенными волосами. Если бы Дубов тогда проявил настойчивость, Инга точно бы ему не отказала. Но он был верен жене и относился к этому, как к развлечению, легкомысленной интрижке, которая никуда не приведет. На самом деле он завирался все больше. Дошло до того, что с Ингой они ходили в кино и рестораны. Она писала ему записки, наполненные пошлой, почти детской любовной чепухой. Одну из таких записок однажды нашла Таня. После ссоры и слез она забрала Колю и месяц жила у матери. Потом взяла отпуск и вместе с сыном уехала в Черноозерск.

Дубов к ним не поехал. Он был горд и чувствовал себя оскорбленным. Ничего же не было? В чем он виноват? Но с Ингой он после этого держался холодно, считал ее виноватой. И работы было невпроворот. Тем летом кто-то повадился резать проституток на трассе Минск-Брест. Убийца действовал грязно, неосторожно. Его нашли быстро и зимой уже расстреляли. Но тем летом Дубов почти не думал о том, как вернуть жену. Ночевал на работе, разговаривал только с сыном, который через день по вечерам звонил ему на службу из почтового отделения Черноозерска. Усталым голосом Дубов отвечал на наивные детские вопросы Коли, спрашивал, как у него дела, желал спокойной ночи и вешал трубку. На вопрос «Как мама?» Коля отвечал, что сердится, молчит или вчера плакала. Ничего, думал Дубов, вернутся.

И она вернулась. Но другая, странно счастливая, с непонятным блеском в глазах. На его вопросы она отмалчивалась и только загадочно улыбалась.

– Мы с мамой на собрания ходили, – однажды, как будто по секрету, в тайне от матери сказал ему Коля, – они там долго разговаривали и пели.

– Что пели? – Дубов тогда наклонился к сыну, стал на колено.

– Не знаю, я не понял.

Потом Таня начала часто ездить в Черноозерск. Одна или вместе с Колей, на выходные и праздники. Потом стала брать на работе дни за свой счет. Мальчику там нравилось, он говорил, что у него появилось много друзей, а люди на собраниях очень добрые. Забеспокоился Дубов только тогда, когда Таня, ни слова ему не говоря, однажды забрала Колю из школы и уехала вместе с ним. Потом Дубов узнал, что она уволилась, в тайне от него нашла работу бухгалтера где-то в Полоцке и даже подала на развод. Ошеломленный и униженный, он сел в машину и силой привез их обратно. Всю дорогу оттуда Дубов орал на жену благим матом, брызгал слюной и бил кулаками по рулю. Таня тихо сидела рядом и смотрела в окно. Коля на заднем сидении плакал и только просил его не кричать на маму.

Потом они сбежали опять, Дубов не досмотрел. Теперь он запирал жену в квартире, а сам каждый день отвозил Колю в школу и забирал его оттуда. Но однажды Тани дома не оказалось, как и сына в школе. Каким-то образом дверь оказалась открытой, в квартире было пусто, хотя ключ был только у него. Дубов снова поехал в Черноозерск, тогда он был так зол, что готов был убить жену. И, наверное, убил бы, если бы увидел. Но не успел.

Стоял октябрь, тот самый октябрь девяносто девятого. Когда он приехал, Таню и остальных сектантов вязал в Софийском соборе Полоцкий ОМОН. Следующие полгода она провела в психиатрической больнице, том самом Задвинье. А Коля… сына он больше не видел. Дубов стоял на коленях возле заброшенного здания универмага и горько рыдал, вдавив лицо в мягкую влажную землю, чтобы заглушить свои крики. Рядом с ним убивались другие родители и родственники, которые не досмотрели своих жен, мужей, детей. Здание было оцеплено милицией, Дубова не пустили внутрь, даже когда он махал своим удостоверением. Оставалось только рыдать и смотреть, как из выбитых окон подвала поднимаются струйки дыма.

Вокруг толпились зеваки и горожане. Кричали, громко разговаривали, возмущались и жадно смотрели за происходящим. Когда из универмага выводили захваченных сектантов, толпа ломанулась вперед. Люди готовы были растерзать их. Полетели камни, палки и пустые бутылки. ОМОНу пришлось выставить стену щитов, чтобы отбить арестованных, иначе все закончилось бы самосудом и линчеванием.