Дети Революций... (СИ)

"Старые большевики ушли в оппозицию ещё и потому, что они - представляли в партии пролетариата интересы космополитические, победы мировой революции. Сейчас, когда мы строим социализм в одной, отдельно взятой, стране, все космополиты хотят доказать, что их идейный багаж, лозунг перманентной революции, актуален и, чтобы не признавать свои ошибки в упорном отстаивании требования: либо победы мировой, либо сдачи позиции буржуазии, они, не понимая и не признавая реальности, борются с ЦК и Сталиным по сути за поражение революции в России. Они не хотят понять, что революция не только победила, но что в стране уже строится социализм.

Их, космополитов претензии на мировое господство, под лозунгом: "Всё или ничего!", говорят об их романтическом экстремизме..."

Он снова надолго замолчал, а Киров, сделав вид, что ему интересны окрестности, повернул голову и смотрел на берег.

А сам думал: "Сталину нужно устранить не только нынешнюю оппозицию, но и позаботиться о том, чтобы и впредь не было никаких выступлений против политики партии, то есть его политики. И он, Сталин, наверняка готовится бороться с армейским аппаратом, зная его требовательность, прожорливость и сопротивление любому ограничению его прерогатив...".

Сталин настолько увлекся мучавшей его темой, что на время словно забыл о собеседнике. Он молчал, углубившись в свои мысли:

... "Все думают, что Сталин мстителен и злопамятен. Да, я всё помню. Помню зло, помню добро. К сожалению, добра было немного. Все хотят говорить с позиции силы, а когда с ними поступают так же, по ихнему, плачут, жалуются... Я вспоминаю, как еще в 27 году какой-то генерал, молодой карьерист, издевался надо мной и бряцая саблей, "обещая" отрубить мне уши. Неужели я мог бы забыть выходку этого мальчишки, который знал, что за ним сила, армия и думал, что если захочет, то от лица этой силы продиктует любой приказ любому органу Советской власти. Им всем казалось, что революция кончилась, и можно сейчас тому, кто имеет силу, диктовать условия и пожинать плоды: брать взятки, волочиться за балеринами, вельможно заступничать за родных и близких. Кстати, ведь он, этот Шмидт, до сих пор служит".

А Киров смотрел на генсека и думал: "Сталин был одним из немногих, кто работал нелегально в России и был "истинно" русским революционером. Ленин, Троцкий, Каменев, Зиновьев, Бухарин - это скорее революционеры Европы...".

Словно прочитав мысли Кирова, Сталин продолжал думать: "У меня с ними, с оппозицией, есть одно, но большое различие. Я смотрю на революцию глазами русского человека, а они глазами революционера мирового. Отсюда и наши разногласия по вопросам тактики, да и стратегии, но больше в средствах... Перед Лениным я преклоняюсь, но остальные...".

Закончили есть. После обеда долго сидели, пили вино и беседовали.

-... Меня обвиняют в жестокости, - говорил Сталин, выпив вина и закусив виноградинкой.

Киров внимательно слушал его склонив большую лобастую голову и опершись щекой на крепкую ладонь.

- ... Но забывают, что часто я вынужден наказывать того или иного человека потому, что он классовый враг, который на время одел личину большевика, затаился и только и ждет удобного случая, чтобы ударить в спину.

Он привычно, по-хозяйски, разлил вино по бокалам, поднял свой бокал и, любуясь на свет, как бы замер, отвлекся от тяжелых, неудобных для проговаривания мыслей.

Берега Волги неспешно и величаво проплывали мимо вереницей зеленых холмов, кое где покрытой легкой порослью дубовых рощ. Пахло речными водорослями и свежестью больших масс воды. Мерно гудели двигатели парохода, шумела расходящимися от форштевня волнами река.

Пароход вдруг звучно гукнул, пугая или предупреждая кого-то там впереди.

Сталин вздрогнул, отвел глаза от бокала и, сумрачно глядя на лицо захмелевшего от выпитого вина Кирова, продолжил:

- Необходимо беспощадно разоблачать и строго наказывать людей, которые не хотят соглашаться с линией партии, учитывать изменившуюся обстановку, политическую ситуацию. Ненужный догматизм часто только мешает. Ведь Ленин всегда говорил, что марксизм - не догма, а руководство к действию и я совершенно с этим согласен. То, что вчера было преждевременно и ошибочно, сегодня выходит на повестку дня, становится задачей номер один.

Киров не мигая смотрел на Сталина, слушал его, как загипнотизированный и думал, думал, как ему сохранить себя, не поддаться обаянию и давлению этого человека, который иногда вызывал у собеседников уважение, почти обожание, а иногда тяжелое чувство вины, давящий страх.

Сталин не торопясь, маленькими глотками допил вино, вытер усы тыльной стороной ладони, совсем по-простонародному, хотя на столике лежали хрустяще-накрахмаленные салфетки, встал нетвердо на ноги, покачнулся, но выправившись, зашагал на нос судна, к леерам и, остановившись там, долго смотрел вперед, вдоль блестевшей чернотой наступающих летних сумерек Волги.