Дети Революций... (СИ)

- Чем же он берет? - напряжённо думал Бухарин. - Почему все, что он задумывает, ему удается? Почему его лицо бесстрастно даже тогда, когда он находится в центре событий? Может быть это от неумения чувствовать, понимать масштабы происходящего? Откуда эта холодность и сдержанность у человека, который родился в Грузии, в простой семье сапожника-пьяницы? Конечно, характер у Кобы полу-уголовный: что задумает, то и сделает, даже если надо ждать год, два, три...

Даже если надо терпеть, довольствоваться малым. Почему я, известный в партии человек, не любя Кобу, не могу сдержаться и не поддакнуть, когда его тяжелый взгляд вопросительно ткнет меня глаза в глаза? Он конечно сильнее... - безнадежно констатировал Бухарин. - А ведь я его помню давно. Уже тогда, в своей среде, он был лидером. Всегда сдержан, молчалив и главное, естественен. Никогда не пойдет на поводу у настроения толпы. Его можно назвать грубым, если за грубость считать способность жить только своими настроениями. И потом, он политик и деспот, и это вариант восточный, может быть иезуитский, когда все подчинено одной цели: жест, слово, взгляд. Коба, Коба!

Ты не способен на дружбу, ты и тогда не был способен на дружбу, когда нас ловили и гоняли по всей империи. Ты, как неистовый испанец, чьи глаза готовы испепелить, а лицо улыбается мертвой усмешкой. Ты всегда носил тайну драматического разочарования. Где и когда ты, Коба, испытал страдание и боль, оставшиеся в тебе навсегда? И почему я, удачливый, умный, воспитанный, всегда робел перед этой силой равнодушия, которая дается людям разочарованным и равняется силе гипноза. Может потому, что ты и есть тот народ, его характерная часть, которая вечным сфинксом холодно взирает на мир и суету вокруг, неся в себе презрение к красивой форме, инстинктом чувствуя страдание, как основу жизни...

И ведь ты не русский, как не французом был корсиканец Буонапарте, и как это часто бывает, инородец сумел смирить и покорить..."

Вновь сильно кольнуло в левой стороне груди и Бухарин, скрипнув зубами, перевалился на бок и сел на койке. Лицо его пожелтело, сморщилось, лысая голова вжалась в плечи. Козлиная бородка, грязная и спутанная, торчала из подбородка куда-то влево и вбок, и казалось, вот-вот отклеится.

Лихорадочно блестели расширенные зрачки, а глазницы запали и отпечатались темными полукружиями, на землистом лице.

В дверной глазок кто-то заглянул снаружи и тихо отошел. Что-то там, в длинных коридорах и комнатах охраны готовилось свершиться?

Тяжелые мысли продолжали тесниться в измученной голове Бухарина: "И ведь как сила власти добавляет его, Кобы характеру чувство превосходства, из-за которого лицо становится каменным, а взгляд - неподвижно настойчивым? В чем я ему уступал, в чем проигрывал?.. Да! Конечно! У него все было сегодня, сейчас. А форма действия была лишь реакцией на происходящее здесь и сию минуту. Никакой фантазии, ни иллюзий, ни мечтательности. Так называемый героизм действия, который отодвигает мысль и интеллект на второй план, делая центром жизни действие, движение, ответ ударом на удар! И подготовка нового удара, вовсе не обусловлена чьим-либо замахом. Просто он доделывает, дорабатывает тот план, который сконструировал еще несколько лет назад, безымянной, бессонной ночью, после очередного неудачного действия в ЦК ли, в Коминтерне ли, или на вечеринке после заседаний... Нет, я проиграл и должен себе и всем это объявить. И потом, мое признание на процессе будет последним вкладом в дело партии, в дело революции. И совсем не важно, как и когда я умру. Я долго цеплялся за жизнь, долго шел на поводу у обстоятельств, своих союзников, друзей, долго, слишком долго искал свой путь в революции... И вот итог... А итог у нас один - это смерть!!!

Он вскочил, заходил, почти забегал по камере: - Я знаю, что меня расстреляют и я этого хочу. Я устал зависеть от обстоятельств и от прихотей Кобы. Но он ведь всего лишь выполняет волю большинства, для которого я был и оставался чужим. И потом, я с самого начала знал, что место теоретика с краю стола. Все решает тот, кто подписывает приговоры".

Бухарин упал на кровать, забылся на время. В камере и в коридорах тюрьмы повисла тишина ожидания...

Через несколько дней, на рассвете, когда за решеткой маленького окна появился серый кусочек неба, загремели ключами и несколько пар ног застучали каблуками сапог по гулкому полу...

1990 гол. Ленинград

Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com Е-майл: russianalbion@narod.ru

Казнь Короля.

Тридцатого января, 1649 года, в Лондоне стояла холодная погода. Лужицы на улицах похрустывали утренним ледком и смог от множества каминов, разожжённых с утра, делал улицы и прохожих на них, похожими на мрачные декорации с привидениями.