Дети рижского Дракулы

Случай этот, как и историю с маслом, пришлось припомнить, когда на него стали сыпаться весьма странные неприятности. Тяжелый камень с крыши Латышского общества, налетевший ни с того ни с сего ломовой, стрихнин вместо зубного порошка, проданный ему в аптеке Бирсмана на углу Малой Грешной и Весовой улиц. В подмене зубного порошка был повинен вовсе не аптекарь, а совершенно незнакомая женщина, которая прямо на глазах у аптекаря, как карточный шулер, заменила на прилавке одну баночку другой такой же и преспокойно удалилась. На даму средних лет, хорошо одетую, в дорогой накидке и шляпке с вуалеткой никто бы ничего дурного не подумал. Удивленный странным поступком покупательницы, Бирсман сам удержал Григория Львовича от покупки, открыв ему то, свидетелем какого странного действия стал. А после провел анализ порошка, в котором оказалась замешана добрая доля яда.

Вызвали полицию. Помощник пристава – грубоватого вида бывший офицер с глубокими складками у рта – равнодушно запротоколировал случай и удалился.

Потом на Гришу трижды подряд нападали с ножом, с частотой в неделю, и всякий раз учителю чудом удавалось спастись. Только лишь потому, что злоумышленники были чистейшей воды дилетантами.

Один раз грабителя спугнула внезапно появившаяся толпа студентов Политехникума, вышагнувшая со стороны набережной в минуту, когда Данилова схватили за ворот шинели. Второй раз Гриша, получив лишь легкое ранение руки, успел добежать до турецкой кондитерской, где ему перевязали рану и в провожатые дали высокого и рослого турка, служившего в заведении разносчиком. В третий раз он был уже ученым и носил собой апаш. Грабитель не ожидал получить в лицо удар кастетом, не успел воспользоваться ножом, но гнался за Гришей аж до крыльца его дома. Гриша нырнул под деревянную лестницу напротив входной двери, затаился в темноте и пыли, а убийца, пошарив по лабиринтам темных комнат, ушел ни с чем.

За всеми неприятностями, что с ним случались, Гриша теперь видел покушение на его жизнь. И уже так запутался во всем, что не мог отличить простую случайность от действительной опасности. Дважды он ходил в полицию, но Арсения в участке не заставал. Его принимал тот же помощник пристава, назвавшийся штабс-ротмистром Гурко. С важным лицом и частыми киваниями он выслушивал Григория, будто тот явился сказки сказывать, отпускал грубые армейские скабрезности, все, однако, тщательно протоколировал, отправлял домой с обещаниями что-нибудь предпринять; советовал сходить к доктору.

Полиция не сделала за все два года ровным счетом ничего. И Арсений, верно, получивший от своего помощника подробные протоколы о нападениях, счел их глупостью, предпочел бездействовать, так, для виду иногда навещая Гришу. Данилов знал, чуял сердцем, что, кроме как на себя, положиться ему не на кого. Он оснастил для обороны одну комнату, остальные помещения в доме оставлял во мраке, чтобы в случае налета скрыться в его темных, пыльных закутках, уповая лишь на то, что хорошо знал расположение всех комнат, залов, коридоров и чуланов, а люди пришлые в нем терялись. Двери он не запирал. Зачем? Охотники все равно явятся. И спал порой одетым с апашем в руке.

Он купил его на рынке в Париже, будучи там с родителями на вакации, как красивую безделицу, не чая, что крохотная стальная конструкция, включающая недлинный складной кинжал, хлипкий барабан с шестью гнездами и кольца кастета, украшенные лилиями, станет его единственной защитой.

Такая жизнь стала невыносимой.

Он страдал усталостью и перенапряжением. Вечное бдение, нужда быть начеку, страх передвигаться по улицам вымотали его, сделали нервным, раздражительным, вспыльчивым.

В гимназии он насилу держался, чтобы не сорваться на девочках, на ком-нибудь из классных дам или учителей. В зимнее время последний урок становился чудовищным испытанием. Данилов вел его, заикаясь, запинаясь, почти не мог ничего толком объяснить, давал задания и ходил у доски как затравленный зверь, не отрывая взгляда от темнеющих окон. После звонка Гриша должен был преодолеть путь сквозь темные улицы и остаться в живых.

Когда в портфеле оказался револьвер, он, будто под воздействием гипноза, едва не сотворил задуманное его преследователем. Едва не застрелился, в таком был отчаянии. Так маняще блестела сталь ствола, так изящен был изгиб гашетки. Но когда холодное дуло коснулось лица, понял, что им кто-то управляет издалека, шепчет на расстоянии приказы: умри, умри, сгинь. И нашел силы воспротивиться колдовским чарам.

Нужно бежать, снять со счета в Биржевом банке Рижского купеческого общества деньги и уехать первым поездом куда глаза глядят. Преследователь собьется со следа.