Дети Робинзона Крузо

Хозяин роскошной квартиры, известный на всю Москву антиквар и крупный бизнесмен, вписал имя этого парня (честно говоря, довольно легкомысленной пижонской наружности, обычно у него бывали гости посолидней, а уж телку Олегыча, Юльку, консьерж давно знает, на «Х-5» ездит и паркуется всегда справа от будки охраны), а буквально через пару минут они уже вместе шли обратно.

И вот что-то тут...

Консьерж сглотнул. Дмитрий Олегович, один из самых уважаемых жильцов дома, быстро шел за своим визитером и, казалось, — как бы найти правильное слово: увещевалего. Он говорил что-то странное, по крайней мере, консьержу это казалось явной белибердой и околесицей.

«Сегодня ночью все незримые автобаны (консьерж мог поклясться, что четко все расслышал — у него был профессиональный слух) в нашем распоряжении».

(Какие незримые автобаны? Это вообще что? Люди приличные и благоразумные не несут такой ерунды.)

И что-то еще. Вроде бы похожее на шутку. Или глупый ужастик, который пересказывают подростки. Плечи консьержа зябко передернуло. Что-то про... Консьерж ощутил в сердце тоскливый укол — что-то (Боже мой, ведь он расслышал это совершенно четко!)... про мать Тьму. Которая пропустит. Сегодня она ихпропустит. И тогда все автобаны будут в их распоряжении.

Консьерж еще какое-то время смотрел им вслед. А потом сотворил нечто не менее странное и совсем уж немыслимое для себя: он похлопал глазами, чувствуя неприятный холодок в затылке, его губы прошептали старую присказку про приличных людей, не поминающих на ночь, а затем он быстро и с чувством перекрестился.

III.

Джонсон заехал к приятелю, занимавшему огромный пентхаус на Фрунзенской набережной. Приятель был известным телепродюсером, и мог себе позволить такое роскошное жилье, недавно выстроенное прямо на крыше сталинского дома. Джонсон отыскал множество причин в пользу уместности визита к гостеприимному хозяину, кроме одной, истинной: он просто не хочет прежде времени появляться на Крымском мосту. Он вообще не хотел там появляться. И боялся признаться в том, что дал втянуть себя во что-то нереальное, неподобающее, то ли сумасшествие, то ли глупость. Гребаную глупость!

Хотелось бы так думать. Так безопасней. Так легче задернуть шторку, как они играли в детстве с маленьким братишкой, прячась в двухместной польской палатке.

По большей части «шторку», конечно, задернуть удалось. Всем удается. А кому нет — те либо размалываются прошлым, как трухлявый гриб осыпаясь прахом воспоминаний, либо... либо уходят в моряки! Джонсон чуть не рассмеялся в голос. Пятачок из «Винни Пуха» тоже хотел сбежать в моряки! В моряки — в прямом или переносном смысле подальше от людей (недавно один чокнутый профессор срыл в джунгли, жить среди горилл), где их ждет то ли святость, то ли безумие. И у того, и у другого — прозрачный глаз отшельника. В конце концов, так тоже безопасней. Хотелось бы думать. Глядя на всех этих, в большинстве довольных, людей вокруг, людей умных, ироничных, талантливых и успешных, давно уже ставших его друзьями, его кругом, хотелось бы так думать.

Никто собственными руками не перешибает хребет своему комфорту. Прежде всего — своему гребаному психологическому комфорту. Во имя чего? Ведь столько воды утекло.

(какой дурак выдумал уподобить Время воде? Уильям Блейк?! У него время водой вытекает из вечности? Как-то в этом духе... Или это был Уильям Блейк Джармуша, провожаемый индейским вождем?)

(а не часто ли мы думаем в последнее время про индейских вождей?)

В гостиной приятеля-телепродюсера необходимость оказаться этой ночью на Крымском мосту выглядела нелепой выдумкой, чьей-то взбалмошной шуткой. Так во имя чего?

Проблема была. Она заключалась в том, что Джонсон знал, во имя чего. В этом было дело. И ни с кем из его круга он не мог делиться своим знанием.

(учитывая то, что предстоит сделать, к слову «круг» стоит относиться с известной осторожностью)

Потому что сначала такие вещи воспринимаются классной шуткой, за которой, однако, четко просматриваются литературные предпочтения (люди по-настоящему успешные прочли немало правильных книжек!); затем, если вы станете настаивать, — эксцентрикой. Но если вы продолжаете настаивать, то придут скука и разочарование (как банально!), дальше — подозрением в легком сдвиге. А может, и не в легком. Такое бывает. Времена нынче сложные.

Гостеприимный хозяин был рад встрече. Они обнялись, и он предложил Джонсону выпить; потом, вспомнив, поправился:

— Ну, я имею в виду чай. Обычный черный чай без всякой примодненной лабуды.