Дети Розы

— Вы не слышали, как я вошла? Ладно, неважно. Бросьте это, — в ее голосе звучало нетерпение. — Мне что-нибудь просили передать?

Мария тяжело поднялась на ноги.

— Да уж, был один звонок. Мужчина звонил.

— Мария, — Лялька вздохнула, — ну сколько раз можно говорить? Его имя, вы записали его имя?

— Нет.

Лялька постучала по зубам ребром нераспечатанного конверта.

— Звонил мистер Тобайас. Ну зачем мне писать: «мистер Тобайас»? Сказал, что перезвонит попозже. Я вам кофе приготовлю.

Лялька поежилась.

— Спасибо, Мария.

— А еще звонила приятельница ваша, Кейти, — сказала Мария несколько сухо.

Лялька почувствовала, что на ее щеках выступил легкий румянец.

— Я ей перезвоню.

— Ага, она сказала в любое время.

— Да, да. Спасибо.

Лялька опустила лицо, чтобы скрыть расплывшиеся в улыбке губы. Звонка Кейти она как раз и ожидала. И Марии это хорошо известно. Черт бы побрал эту бабу. Она слишком долго у нее работает и знает хозяйку как облупленную. Это невыносимо. Хуже только иметь в доме мужчину. Впрочем, скрывать-то в сущности нечего. Тревога и сумбур в мыслях нарастали.

Лялька сняла пальто и села у окна, выходившего на реку. Она согрелась, но сырое блеклое небо словно вошло в комнату, зажгло багряные пятна на ковре и залило темной кровью китайскую вазу. Обрывки старых разговоров против воли стали проникать в ее сознание.

Доброе, открытое лицо Алекса.

— Тебе одиноко, Лялька? Я вижу, ты подавлена.

— Чушь, — вспылила она. Слишком быстро, вечно она отвечает ему слишком поспешно. И призналась: — Просто не знаю, как измениться. Стать такой, как тебе хотелось бы.

— Но тебе не надо меняться! Что ты такое говоришь. Даже не пытайся.

— Но тогда как нам жить дальше?

В тот день у нее открылись глаза: ответ на этот вопрос мог быть только один. Нет никакой нужды продолжать жить вместе — ни ему, ни ей. И так странно прозвучали его слова утешения:

— Бедная моя девочка, ты никогда не была в себе уверена. Никогда не хотела остаться собой.

— После того, как вышла за тебя? Да ты забыл, совсем забыл, как все было. Я никогда не думала… Никогда не хотела.

— Ты от всего отказалась. Почему? Если б я только мог это понять.

— Алекс, я не изменилась. Изменился ты. Я осталась прежней.

Они говорят в пустоту. Слова все время летят мимо цели, не пересекаясь.

— Безнадежно, — сказал Алекс. — Мы оба произносим монологи. Я сдаюсь. Но разве не этого ты всегда хотела? Ладно, пусть не всегда, но уже давно? Чтобы я оставил тебя в покое? А теперь, когда я уезжаю, ты чего-то испугалась.

— Да.

— И чего же?

— Закончить свою жизнь чудаковатой старухой. — Она все-таки нашла в себе силы улыбнуться. — Которая сама себе противна.

— Себе противна? Ну это тебе не грозит, — сказал он спокойно. — Ты простишь себе все — пока никто не смотрит.

И она его возненавидела: разве она когда-нибудь говорила с ним так безжалостно?

Разве она когда-нибудь говорила с ним так безжалостно.

— Ведь и ты можешь не найти там идиллию, которую вообразил, — сказала она безучастно. — Кто знает? А я мало что требовала.

— Это как раз и плохо.

— Тебе скоро надоест.

— Все же я попробую.

— Мы совершаем много ошибок. И каждый раз — новые.

— Ты так считаешь.

— Да, я так считаю.

— Ну и стерва же ты, — сказал он. — Ты просто не знаешь этого.

Стерва? Лялька и правда не знала. Она даже не понимала, почему Кейти встала между ними. Но так случилось. Прежде у нее не было подруг. Она никогда не любила женщин, даже презирала их: слабые, тихие создания. Всегда в тени своих мужчин. Всегда смотрят на них снизу вверх. Кейти была другой. Она и в Ляльку вселяла непокорность. Неужели это предательство — восхищаться кем-то? Ведь именно так и было: она восхищалась Кейти, потому что та любила рисковать. Жила безрассудно.

— А ты всегда была предельно осторожна, — сказал Мендес с ироничной ухмылкой.

Лялька напряглась, обдумывая его слова. Да, осторожна. Для того была причина.

— Какая причина? Если бы у тебя были дети…

Да, тогда люди понимали, с чем связана осмотрительность. Относились к ней уважительно. И ты был осторожен ради них тоже.

— Думаешь, я расчетливая? — спросила она с раздражением.

— Хуже. Ты получаешь удовольствие от безумств подруги — в своих фантазиях. Думаешь, я этого не знаю?

— Ты бы еще упрекнул меня в верности! — воскликнула Лялька.

— А как насчет верности в мыслях?

— Где-где?

— В желаниях. В мыслях.

— Думаешь, я не могу заполучить любого мужчину, которого пожелаю?

— Можешь. Да только тебе придется раздеться, Лялька. Обнажиться перед ним. Тебе это понравится?

— А ты бы предпочел именно это?

— Для меня измена в мыслях не лучше.

Он возненавидел Кейти с первого взгляда. Гипнотическую нежность близорукого взгляда, темную кожу, глубокий голос с легчайшим американским акцентом, тень разочарования в уголках глаз и изгибе губ.

— Она лесбиянка, — убеждал Ляльку Алекс.

— Кейти? Ты шутишь — это при всех-то ее мужьях..