Дети Розы

— Нет. Я не рассчитываю провести здесь больше нескольких дней.

— Уж не нарушил ли я твои планы, притащив сюда на уик-энд?

— Будь у меня неотложные дела, я бы тебе сказал. Не люблю откладывать дела.

— Отлично. Так что тебя гложет? Мои намерения?

— Нет. Они мне абсолютно ясны, — ответил Тобайас. — Шато закончено, верно? Но ты еще не готов туда въехать.

— Откуда ты взял, что шато готово? Там жуткий холод, — сказал Мендес, — особенно на лестницах. Каменные плиты, знаешь.

— Но ты ведь заплатил строителям. И архитектору заплатил.

— Еще несколько обогревателей решат дело… — раздраженно пробормотал Мендес. — Сегодня мы ужинаем с человеком, который превосходно играет на флейте. Ты ведь ни на чем не играешь, верно? А можешь сыграть на фортепьяно партию левой руки?

— Вряд ли.

— Попробуй.

— А твой зимний дворец навестим завтра?

«Он что-то затевает, — подумал Мендес. — Но у него ничего не получится, ни при каких обстоятельствах. Ведь он всегда считал, будто у меня такая же душа, как у него. Чистая и белая. Без углов». С минуту он сердито размышлял о слабости благоразумия. Оно было в силе, пока мир не сошел с ума. А потом все его механизмы вышли из строя, и никакие способы вернуть мир в норму уже не действовали. Ведь осмотрительный человек может сохранять достоинство, лишь если мир, в котором он живет, благоразумен. Страх? Ну, это для бюргеров, причем везде. Они осторожничают до конца, сначала меняют мебель, потом — свою жизнь. Разве он этого не видел? Пока другие сражались. Его братья. В березовых рощах. Сражались и были убиты с первыми весенними дождями.

— Завтра с удовольствием покажу тебе мое новое жилище, — сказал он. — Но разве ты не рад? Ты же видел, что я на короткой ноге с соседями.

На Мендесе была шуба до колен, огромную голову покрывала меховая шапка.

— Признаю, выглядишь ты неплохо, — коротко ответил Тобайас.

— Правда? Я расскажу тебе, как познакомился с этим мсье Бенуа. Дело было на набережной в Ла-Сьота. Сначала он объяснял мне, каким должен быть настоящий bouillabaisse[15]. Морской угорь, каменный окунь, барабулька и длинноперый губан — последний особенно важен. Ну и cigales de mer[16], крабы, омары, лангусты…

— Ради Бога, Алекс!

— Сладкий перец, лук-шалот, укроп, лавровый лист. Ну и масло. Доброе прованское масло. Тобайас, это потрясающе. А покончив с едой, мы играли «Чакону» Баха.

— Разумеется. А люди вокруг кидали вам монеты?

— Нет. К тому времени мы уже были у него дома. Мсье Бенуа — владелец этого ресторана. Естественно, он предпочитает жить подальше от берега.

Мендес внезапно свернул на боковую дорогу и улыбнулся, заметив, как его друг ссутулился на сиденье, почему-то не желая разместить длинные ноги поудобнее.

— Тебе понравится его деревня. Ничего современного. Дом выглядит как старая ферма.

А на прошлой неделе, — продолжал Мендес, — я встретил фокусника. Он из Турции. Добрался до Марселя через Германию.

— Отменно фокусничает?

— Думаю, он давно не упражнялся, — вполне серьезно ответил Мендес. — В Германии он некоторое время работал на колбасной фабрике. В Турции у него остались жена и дети, и каждую неделю он посылал им деньги. Так продолжалось, пока прошлой весной он не узнал, что они умерли.

— Все?

— Ну, возможно, он слегка преувеличил.

— А на каком языке он все это тебе рассказал?

— Видишь ли, Тобайас, главным в наших отношениях стали не его фокусы. А говорил он только по-турецки. Если помнишь, на пути из Одессы я провел недолгое время в Стамбуле.

— Не помню. Значит, ты говоришь по-турецки.

— Достаточно, чтобы понять, в чем его затруднения. Ты знаешь марсельских проституток? — спросил Мендес. — Это что-то особенное. Видел их когда-нибудь на молу у le vieux port[17]? Так вот, он захотел черную. С длинными ногами и самой наглой грудью. Представил? Ну как он мог к ним подойти и договориться?

— То есть за него договаривался о цене ты?

— Может быть, в этом и состоит мое ремесло? Во всяком случае, мне это доставило истинное удовольствие.

— Какая гадость, — сказал Тобайас после паузы.

Некоторое время они ехали молча. Солнце заходило за горизонт. Из-за длинных теней от деревьев камней на дороге можно было не заметить.

— Ты, и правда, такой зануда? — спросил наконец Алекс.

— А ты, верно, еле удержался, чтобы очертя голову не броситься в эту клоаку вслед за ним? Если хочешь так рисковать, по крайней мере, предупреди полицию.

— В чем тут риск? Кажется, я начинаю понимать, — в голос Мендеса прокрались презрительные нотки. — Ты ипохондрик, Тобайас. Ты так относишься к насилию, потому что никогда его даже не нюхал. Кстати, мой отец в шестьдесят все еще мог за себя постоять. А уж le vieux port не идет в сравнение с районом марсельских доков.

— У твоего отца, — возразил Тобайас, — было за душой пять рублей, а не пять миллионов. Я говорю серьезно, Алекс. Тебя могли похитить и потребовать выкуп. Не смейся. Не далее как на прошлой неделе был такой случай.

— Похитили парнишку восемнадцати лет, ты об этом?