Вся конница, которая была в распоряжении Аргерда, представляла собой верных ему бояр и их конных дружинников. Этот резерв он берег до самого конца, но увидев, что его войско вот-вот дрогнет, тоже повел их в атаку. Как раз клин конной гвардии, смятый и деформированный прорвался сквозь пехоту и замер…
Две конных лавины столкнулись, и начался ад кромешный. В давке ближнего боя теперь все решали не столько боевые навыки и опыт, сколько удача. Можно было ожидать удара с любой стороны – клинья проникли глубоко друг в друга и перемешались, а если воин наносил удар, особенно тяжелым кавалерийским мечом, то был уже не всегда способен его вытащить из сползающего под копыта тела.
Прижавшись к конской шее и выставив клинок, Володар прорвался сквозь мчавшихся навстречу конников – на него обращали внимания не больше, чем на других, в горячьке боя неотличимых от царя, воинов. Он хотел было развернуться и снова кинуться в бой, но тут же придержал коня – к нему медленно, шагом, верхом приближался Аргерд. На некотором расстоянии он тоже остановился. Братья долго смотрели друг на друга, и бой, казалось, шумел где-то в стороне, не касаясь их самих. Наконец Володар первым соскочил с коня, и Аргерд последовал его примеру – ведь в освященном Богами поединке следует биться пешим.
-Вот так вот, брат… - наконец нарушил тишину царь. Они наставили друг на друга мечи и медленно закружились, не дерзая наносить первый удар.
Володар тщетно пытался разбудить в себе ненависть к предателю родных Богов, ввергшему доставшуюся от отца Державу в пламя междоусобной войны, а Аргерд искал в себе решимость погубить вождя идолопоклонников, стоящего на пути к торжеству Небесного Господина. Но на ум приходило совсем другое… Общие игрушки, металлические, деревянные фигурки воинов, бешеные скачки на конях по весенним и летним полям, вечерние разговоры обо всем на свете и первые, фантастические мечты об обладании женщиной, учебные поединки во дворе… Братья великолепно знали каждую ухватку, каждый прием, который мог быть использован кем-то из них. Но отступать было уже поздно. Потому что и за Аргердом, и за Володаром стояли тени тех, кто сложил головы ради их победы. И поединщики кружили на месте, не смея вложить меча в ножны и не смея ударить.
…Никто уже не скажет нам, что произошло в сердце у Аргерда. Он неожиданно опустил щит и меч, оглядел поле брани, словно не понимая, где оказался, а затем безвольно разжал руки и поднял на брата полные слез глаза:
-Брат! Прости меня!..
Володар задрожал. Его бил такой озноб, что зуб не попадал на зуб. Но его разом охрипшая глотка выдавила:
-Нет!
Он сделал шаг вперед, нанося удар – и голова Аргерда отлетела в сторону. Кровь брата страшным фонтаном закрыла царя, труп осел на колени, а Володар все стоял и стоял под этой страшной струею, чувствуя, как на него накатывается даже не паника – безумие…
Какова же страшная сила, сокрытая в архаичном слове “Верую!”, если из-за него брат восстал на брата…
Какое темное могущество стоит за всеми словами о “праведности” и “грехе”, если из-за них брат убил брата…
Стрела свистнула над плечом царя и засела в земле. Пребывая где-то на грани реальности и сна, Володар обернулся. Позади стояла Таарья, в полном воинском облачении, ее глаза пылали ненавистью. Уже совсем безразлично царь смотрел, как она кладет новую стрелу на тетиву своего тугого охотничьего лука. Володара переполнило странное безразличие, сродни стремлению к смерти. Стрела вонзится в его сердце – и не будет усталости, ответственности, необходимости принимать решения… А на таком расстоянии не промахиваются. Наверное, в этом есть свой, глубокий смысл – он падет от руки любимой, пусть и ненавидящей его больше, чем кого-то другого.
Покрытый с ног до головы кровью, Володар недвижно стоял, несколько склонив голову, опустив оружие и щит, как только что-его брат. Он хорошо видел, как Таарья, что-то шепча, натянула тетиву.
Когда дротик-сулица пробил грудь девушки, царю на миг показалось, что удар достался ему самому…
Его эльфийка разжала руки, и стрела вонзилась у самых ее ног. Из ее рта потекла кровь, и Таарья упала навзничь.
Душа царя Володара рванулась к ней, и он даже сделал три шага, но, собрав всю волю в кулак, он заставил себя обернуться.
Воин, метнувший сулицу, отсалютовал царю страшным, покрытым кровью топором. Володар кивнул ему:
-Спасибо тебе! Ты… спас мне жизнь, после боя ты получишь награду!
А затем безумие, переполнявшее царя, прорвалось и затопило его мозг. С ревом раненого медведя он кинулся в битву, забыв даже про коня, про то, что тяжелым кавалерийским мечом тяжело биться в пешем строю. Враги вставали на его пути лишь для того, чтобы умереть…
Володар искал смерти. Но у него была другая судьба.
Слишком много крови…
Но если на это страшное поле уходил юноша, волею Богов наделенный властью, то из битвы вернулся Вождь.
Потому что он познал все глубины человеческой слабости.
Потому что он смог преодолеть ее.