Дети с улицы Мапу

У нее сжалось сердце: больной — еврей. Она должна следить, чтобы это не стало известно. Молнией мелькнула в мозгу мысль: если она будет ухаживать за ним и все раскроется, она погибла. Однако она тут же прогнала эту мысль и принялась за работу. Утром, после трудовой ночи, она не могла от страха заснуть: что будет, если Тереза разгадает, что он еврей? Можно ли положиться на нее до такой степени? А что если кто-нибудь из сотрудников литовцев войдет в палату и услышит бред больного?

Долго мучил ее страх, пока усталость не одолела ее.

Больной почти все время был без сознания. Температура у него была очень высокой. Иногда он вскакивал с кровати, порываясь бежать, кричал и плакал. Чаще всего бредил.

Так прошло шесть суток. Все это время Софья Михайловна старалась избегать остальных сестер: боялась их вопросов. Закончив смену, спешила укрыться в своей комнате. Только Шуле она иногда рассказывала о больном из четырнадцатой палаты. И от Терезы Шуля слышала о нем и заинтересовалась судьбой бедняги-караима.

На седьмой день вечером, когда Софья Михайловна вошла в кабинет, чтобы получить у Терезы указания на ночь, той на месте не оказалось. Софья решила заглянуть сначала в четырнадцатую палату. Больной лежал в кровати, чуть приподняв голову, и пил из рук Терезы.

— Кризис позади, — улыбнулась ей сестра ж вышла в коридор. — Будет жить… Будем надеяться, что через неделю уже сможет встать с постели, глаза ее блестели радостью. Помолчав, добавила:

— Я никому не давала входить к нему, сама за ним ухаживала. Сестра Тереза пожала Софье руку и вышла легкой походкой, высокая, стройная, одетая в черное монашеское платье. Софья осталась стоять, глядя на дверь, за которой скрылась монахиня.

Теперь ей стало ясно, что ее тайна известна этой сестре. И как будто камень свалился с ее души. Стены больницы сделались ей близкими и дорогими, и даже ночная работа не удручала, а доставляла ей удовольствие. Легко бегала от кровати к кровати, помогая больным. Закончив обход, она вернулась в четырнадцатую палату.

Больной лежал с открытыми глазами. Щеки у него высохли, лицо как восковая маска. Черные глаза глубоко запали, но в них уже светится жизнь.

«Зачем я мучаю его вопросами?» — упрекнула себя в душе Софья.

— Может, я могу тебе чем-нибудь помочь?

— Сестра, если хочешь помочь мне, попроси врача, чтобы оставил меня здесь, в больнице, пока… пока не встану на ноги.

Назавтра Софья нашла в четырнадцатой палате еще одного больного. Разговоры прекратились.

Шли дни. Анатолий начал вставать с постели. С трудом передвигал ноги. Приходилось ему держаться за край кровати. Как-то утром, после работы, Софья решила зайти в столовую перекусить. Там она нашла сестру Терезу, Викте и еще нескольких работников больницы.

— Не понимаю, чего доктор Квятковский так долго возится с больным из четырнадцатой палаты, — спросила одна. — Он уже выздоровел и может уйти.

— Потому что тот не литовец. Не могу понять, как наше правительство оставило во главе отделения врача-поляка, — откликнулась Викте своим визгливым голосом.

— А чем мешает вам врач-поляк? — мягко спросила Тереза. — Разве поляк не христианин?

— Верно, но на высоких постах должны теперь в Вильно находиться только литовцы. Вильно, к вашему сведению, столица Литвы. И вообще, кто этот Хаким? Хаким… Что это за фамилия? Может быть, и он поляк? — продолжала Викте, с враждебной насмешкой глядя Терезе в лицо.

— Нет, он караим, — спокойно ответила монахиня.

— Караим?.. Что это за караим? Никогда не слыхала о таком народе. Может, еврей? Недаром ведь за ним ходит русская, — задела Викте Софью.

— Больной Анатолий Хаким не еврей. Караимы — это потомки татар, которых Витольд привел из Крыма в Вильно и поселил в Троках, — продолжала объяснять Тереза. — Я слышала это от караимского хахама. У них своя вера… А вот ты хвастаешься, что ты христианка, католичка, и хочешь выбросить из больницы человека, который еще не стоит на ногах.

— Нет, тут что-то есть, — стояла на своем Викте, — не зря вы обе ходите за ним.

Софья почувствовала, что кровь отлила у нее от лица, и поспешила выйти.

— Сестра Софья, вас доктор Квятковский зовет.

Софья Михайловна вошла в кабинет начальника отделения.

Он встал и плотно закрыл за ней дверь.

— Садитесь, сестра, — указал ей на стул.

— Спасибо, доктор. Что-нибудь случилось?

— Пока ничего. Однако может случиться. Я хотел поговорить с вами по одному деликатному вопросу.

— Слушаю, доктор?

— Это по поводу больного Анатолия Хакима. Он не может больше оставаться в больнице. И идти ему некуда. Я надеюсь, вы меня понимаете.

— Да, доктор.

— Я хочу поселить его на несколько дней в вашей комнате. Надеюсь, он не очень помешает.

Софья молчала. Неожиданное предложение испугало ее.

— Я понимаю, сестра, что это причинит вам трудности. Но нужно спасать человека. Вашей дочери придется поухаживать за ним. Скажем, что Оните плохо себя чувствует и взяла больничный.

— Доктор, — начала было Софья и запнулась. «Что скажет Викте?» мелькнула в голове мысль. Однако она промолчала.