Дети с улицы Мапу

— Пойдем, парень, представлю тебя командиру, — сказал он.

Шмулик растерялся.

— Что мне сказать командиру? Не выгонит он меня?

— Будем надеяться, что нет. Анатолий опять улыбнулся.

Шмулик было собрался слезть с постели, но едва высунув ступни ног, скривился от боли: отмороженные пальцы ног отогрелись под одеялом и теперь горели огнем.

— Что с тобой, малыш? — заботливо спросил Анатолий, всматриваясь в яйцо мальчика.

— Ноги отморожены, не могу встать.

Анатолий взглянул на его ноги и ничего не сказал. Быстро вышел из землянки н вскоре вернулся с еще одним партизаном.

Шмулик широко раскрыл глаза: из-под теплой кубанки на воротник полушубка падали каштановые локоны.

— Лиза, посмотри-ка ноги мальчугана, — обратился к ней Анатолий, становясь на колени, чтобы снять с ног Шмулика тряпки, прилипшие к ранам. Лиза раскрыла полевую сумку и достала из нее несколько бутылочек, ножницы и бинт.

— Мне нужна теплая вода, — сказала она, глядя на прилипшие тряпки, каждое прикосновение к которым причиняло Шмулику боль. Мальчик терпеливо сносил мучение.

— Ничего, я сам сниму, — сказал он и потянул за тряпку. Тряпка отодралась вместе с кожей, открыв глубокую рану, гноящуюся и дурно пахнущую.

Лицо Лизы потемнело.

— Плохо дело, — сказала она. Промыв и забинтовав рану, она велела Шмулику оставаться в постели.

— Когда же я смогу встать? — спросил он с беспокойством. — Не годится мне отлеживаться здесь, я хочу воевать с немцами.

Лиза и Анатолий, глянув на Шмулика, прыснули со смеху. Шмулик покраснел.

— Что они смеются надо мной? — подумал он. — Разве я сказал глупость?

— Ничего, друг мой, еще навоюешься, — Лиза похлопала его по плечу. Через два дня я приду менять повязку. До тех пор лежи тихо и не мочи ноги, слышишь?

Шмулик посмотрел на девушку. Она показалась ему очень юной. «Не намного старше меня, — подумал он, — а уже настоящая партизанка. А я?..»

Он, не отрываясь, смотрел на Лизу. Если бы не ее длинные волосы, она, высокая и стройная, выглядела бы совсем как парень. Мужская одежда шла ей.

— Будь здоров, браток, поправляйся скорей, — повторила она, и Шмулик уловил тень беспокойства на ее лице.

— Кто она, эта еврейская девушка? Как она попала в партизаны? размышлял он, оставшись один.

Почти две недели Шмулик был прикован к постели. Ногти на пальцах ног слезли, и раны заживали медленно. Когда Анатолия не было в землянке, ухаживали за Шмуликом Лиза и друзья Анатолия.

Шмулик уже успел познакомиться со многими евреями-партизанами, а также и с неевреями. В землянке кроме Анатолия жило еще трое парней: двое русских и один еврей. Но лишь изредка случалось им собираться вместе. Всегда кто-нибудь отсутствовал: то уходил на задание, то стоял на посту.

В отряде было четырнадцать евреев-партизан. Анатолий командовал взводом. Из евреев-партизан особенно привязался Шмулик к Гедалье и Ошеру двум неразлучным друзьям. Они вместе ходили на задания, вместе возвращались в землянку отдыхать, вместе являлись на кухню обедать. Но постоянно вели между собой громкие бесконечные споры.

Внешне они были разные: Гедалья — высокий, широкоплечий богатырь, с большой круглой головой на короткой шее. Он славился в отряде как отличный пулеметчик. Говорил он сдержанно, глубоким приятным баритоном. Он не любил рассказывать о своем прошлом. Но все знали, что до войны он учился в ешиботе.

Как-то партизаны начали подшучивать над бывшим ешиботником, Гедалья встал и, не говоря ни слова, исчез в лесу. Вернулся он лишь на заре, когда его взвод должен был принять охрану лагеря.

Его друзья-евреи знали, что если в канун субботы Гедалья был свободен, он исчезал на часок в чаще леса. Он уединяется, чтобы «чуток» помолиться, шептались ребята.

Командир ценил его смелость и не раз после вылазки объявлял ему благодарность в приказах по отряду и представлял к награде.

Гедалья любил петь. Вечерами у костра плыл над лесом глубокий его баритон. Друзьям-евреям иногда удавалось уговорить его затянуть «а земерл», и тогда звучали в землянке задушевные хасидские мелодии, молитвы или народные песни.

Но Гедалья редко доставлял им это удовольствие. Чаще всего он обрывал их уговоры русской партизанской песней.

Ошер был совсем другой. Маленький и щуплый, с мелкими чертами лица, он выглядел рядом с Гедальей как мальчишка порывистый и нервный. Он ходил мелкими быстрыми шажками, как барышня. Волосы у него были гладкие, редкие. Разговорчивый, он много рассказывал о своем местечке и о семье, о своем детстве и о своих подвигах. Иной раз он, забывал, что рассказывал раньше, и придумывал новый вариант, отличавшийся от предыдущего.

Товарищи подшучивали над ним, но любили его слушать. Ошер был мастер рассказывать. Особенно удачно он описывал быт местечка, рассказывал анекдоты из местечковой жизни. Слушатели были довольны, смеялись и на какое-то время забывали, что все это уже ушло далеко в прошлое.

Но еще больше удовольствия рассказы доставляли его русским друзьям. Они не были знакомы с еврейским бытом, и наивно верили его побасенкам.