Дети с улицы Мапу

У Федьки с Феклой была дочь Феофила, дурочка, которая большей частью лежала на печи, держа палец во рту. Она страшно боялась своей крикливой матери, и каждый раз, как та повышала голос, забивалась в свой угол и выходила оттуда только тогда, когда до нее доносился запах еды. Феофила была необыкновенно прожорлива. Часто она подскакивала к Шмулику и хватала с его тарелки его скудную порцию.

— Вот корова, — смеялась Фекла при виде жадности дочери, но отводила взгляд от пустой тарелки голодного мальчика.

Однажды хозяйка велела Шмулику поскорее наколоть дров и растопить печь: она ждала важных гостей.

Фекла накрыла стол белой скатертью, поставила тарелки, фарфоровые чашки, красивые и зеленые хрустальные рюмки. Затем открыла большой сундук, стоявший в углу у стены, накрытый цветным покрывалом, и вытащила из него небольшой сверток, завернутый в полотенце. Подержала его немного в руке, как бы взвешивая что-то в уме. Потом развернула полотенце, и на столе звякнули серебряные ложки и вилки. На дне сундука лежал блестящий шелковый талес. Фекла, взяла его в руки.

— Из этого я сошью себе праздничную блузку, буду в ней ходить в церковь. Я сама накрою на стол, — оттолкнула она в сторону помогавшего ей Шмулика.

Но мальчик замер на месте, переводя взгляд с талеса на ложки. На каждой ложке были выгравированы две еврейские буквы.

— Чего зенки вылупил? — заорала на него Фекла. — Украсть собираешься? Знай, если хоть одной штуки не хватит, шкуру с тебя сдеру!

Вдруг у нее возникло иное подозрение: глаза мальчика были прикованы к еврейским буквам. Помолчав немного, спросила:

— Чего ты так испугался жидовских букв, а?

Лишь теперь Шмулик очнулся и почувствовал, что он находится на краю пропасти.

Усмехнувшись, он сказал:

— В жизни я никогда не видел таких шелковых скатертей и серебряной посуды. У нас в России таких нету. Они действительно серебряные?

На лице Феклы разлилась широкая самодовольная улыбка, и она с гордостью ответила:

— А что у вас там есть в России? Одни колхозы и больше ничего.

— И все это ваше? Ни в одном доме не видел таких красивых вещей.

Явное восхищение мальчика польстило Фекле. Ее подозрение улетучилось.

— У кого есть голова на плечах, тот все получит. У немцев можно достать самые дорогие вещи, которые раньше бывали только в жидовских домах. Нужно только знать, как с немцем обращаться.

— Должно быть, хозяин ваш молодец и умный человек, если сумел достать все это, — показал Шмулик на накрытый стол.

Фекла презрительно скривилась:

— Хозяин! Приличного головного платка и то не купил жене за всю жизнь. Это все сын мой, Федька. У него-то, у Федьки моего, голова воеводы. Удачливый он у меня. А смел он — как сам черт.

— А что он делает, Федька-то? — продолжал спрашивать Шмулик, видя что ее внимание переключилось с него на сына.

— А ты разве еще не знаешь? В полиции служит мой Федька, полицейским в уездном городе. С большими людьми знакомство водит. Сами немцы его уважают, моего Федьку. Но уже две недели как дома не был. Сегодня увидишь его. Пригласил на обед нескольких своих друзей. Ну, что рот разинул? — вдруг закричала она. — Ступай, дров наколи! Печь топить надо!

Под вечер послышалось гудение автомашины. Шмулик весь задрожал. Машина остановилась у ворот, и из нее вылез мужчина в форме полицая. Три немца в светло-зеленой форме важно шагали за ним. Шмулик шмыгнул за угол дома и спрятался в конюшне.

Весь вечер просидел Шмулик, забившись в угол конюшни и подглядывал в щель в стене; его непрестанно бросало в дрожь. Из ярко освещенного дома доносились пьяные голоса. Время от времени дверь открывалась, на пороге появлялся, покачиваясь, кто-либо из гостей, блевал в снег и возвращался в дом.

Шмулик сидел в своем укрытии и не вышел даже на зов хозяйки. Перед его глазами плыл шелковый талес, и руки Феклы резали и резали его большими ножницами.

Шли дни. Шмулик таскал окоченевшими руками ведра с водой, бегал по льду и снегу, обмотав ноги грязными портянками. Выполнял любую работу, и все же никак не мог угодить Фекле. Она постоянно ворчала и ругала за столом и его, и своего незадачливого мужа.

— Каков хозяин, таков и работник. Жрать-то могут целый день. Быка готовы проглотить, а насчет работы — чурбаны, да и только. А ты знай, вертись вокруг них, корми их да пои.

Федька, привычный к ворчанью жены, продолжал спокойно есть, обращая на нее не больше внимания, чем на жужжание надоедливой мухи. У Шмулика же кусок застревал в горле, глаза наливались слезами, и он вставал из-за стола не доев. С его тарелки доедала Феофила.

В доме готовились к большому приему гостей: сын должен был получить повышение. На этот раз Фекла и мужу не давала покоя: гоняла его из кладовой в погреб, из погреба на птичник, оттуда на чердак, на котором еще с Рождества висели толстые колбасы и свиные окорока.

Хозяйка вынула из печи пирог, наполнивший дом вкусным запахом. У Шмулика потекли слюнки, и он уставился на это чудо из белой муки, яиц и изюма.

— Ты чего глаза вылупил, как кот на сметану? — услышал он сердитый окрик Феклы. — Не про тебя он, жиденок!..