Дети с улицы Мапу

Ривкеле выскальзывает из постели, смотрит на кровати — все спят. В коридоре темно. Только под иконой Богоматери горит лампадка. Ривкеле идет босиком, чтобы не слышны были шаги.

Проклятая дверь скрипит. Бируте останавливается, ждет. Никто не услышал. Девочка бежит к воротам.

— Ой! — она наступила на острый камень.

Боль обжигает. Длинная тень падает на камни мощеного двора.

— Кто здесь?

Высокая и худая фигура сестры Фелиции вырастает перед ней. Монашка стоит, сложив руки на груди, как статуя богини возмездия.

— Куда это ты?

Бируте Магдалена молчит. Она очень боится сестры Фелиции.

— Куда ты так поздно? — повышает Фелиция голос.

Девочка дрожит. Фелиция хватает ее за руку. Ривкеле чувствует жесткие пальцы монашки.

— Я только до ворот, я…

Монахиня смотрит водянистыми глазами на заикающуюся девочку.

— Что тебе делать у ворот? Свидание с парнем? Ночью, в монастыре?!

Слова застряли у Ривкеле в горле, только губы дрожат.

— Идем, покажи, кто он.

Фелиция идет вперед и тащит за собой дрожащую девочку.

Ворота закрыты. Сторож дремлет на скамейке. Кругом тихо, нет ни души. Девочка с облегчением вздохнула. Монашка удивленно посмотрела на нее.

— Зачем ты шла к воротам?

— Не могла заснуть.

— Ты лжешь! Иди в мою комнату и жди меня там.

Сестра Фелиция поднялась в спальню девочек. Неужели она ошиблась? Оните спокойно спит в своей кровати.

Она обратила внимание, что уже несколько вечеров Оните пропадает где-то и возвращается в монастырь поздно ночью. Сегодня она зашла за девочкой в больницу, а там ей сказали, что Оните кончила работу в обычное время и ушла. Странно, всего полчаса назад она была здесь, и кровать Оните была пуста…

Бледные щеки монахини покраснели от злости. Эта наглая еврейка водит за нос ее, сестру Фелицию, и весь монастырь. Ну, уж она ее проучит!

В назначенный час Шмулик был у монастыря: может, Ривкеле спустится, и он сможет поговорить с ней? Шуля уже ждала его.

— Шмулик, вот тебе хлеб.

Шмулик влез на стену и уже хотел спрыгнуть во двор, как до их слуха донесся сердитый голос сестры Фелиции и всхлипывание Ривкеле.

— Шмулик, назад, уходи, — крикнула Шуля. Шмулик спрыгнул и исчез в ночи. Шуля поспешно сбросила туфли, бегом пробежала по коридору и вошла в спальню. Не раздеваясь, легла в постель и плотно укуталась. Из-под краешка одеяла она видела, как в комнату вошла Фелиция, а за ней Бируте Магдалена.

Когда вечером девочки вернулись с работы, им было велено немедленно явиться в комнату матери Беаты. Сердце Шули сжалось в предчувствии беды. Первая мысль — бежать. Но куда? Продержаться бы еще неделю, может, всего несколько дней! Она видела своими глазами, что литовцы потеряли головы. Они бегут из города. Вильно превратился в военный лагерь. Шмулик сказал, что он должен вернуться в лес к своим. Что хочет от нее Фелиция? Что она знает?

Мать Беата смотрит на нее холодно и враждебно. Лицо Фелиции вытянулось, она даже не взглянула на девочку.

Бируте Магдалена плачет. Какая она противная, эта девчонка! Не стоило и заводиться с ней. Зачем Шмулик рисковал жизнью ради нее? Это она, Шуля, виновата: заморочила ему голову с этой Ривкеле…

— Где ты пропадаешь по вечерам? — слышит она голос матери Беаты.

— В больнице.

— Ты лжешь! Сестра Фелиция заходила туда.

Шуля побледнела.

— Несколько дней назад из нашей аптечки исчезли дорогие лекарства. Где пентотал и корамин?

У Шули подкосились ноги.

— Не знаю, — еле слышно ответила она.

— Нет, ты знаешь! Если не скажешь, кто взял их, сегодня же позову гестапо.

Шуля молчит. Бируте громко рыдает.

— Бируте Магдалена, ты отвечаешь за лекарства. Твой ключ подходит к аптечке. Ты давала Оните ключ?

Бируте опускает голову и молчит.

— Под замок ее, пока решим, что с ней делать.

Минутку помолчала в задумчивости.

— Бируте Магдалена, ты же еврейка?

Мать Беата не знает ничего о Ривкеле. Ее перевели сюда из закрывшегося монастыря вместе с группой воспитанниц.

Вопрос застал девочку врасплох.

— Нет, нет, — промямлила она.

— Оните, ты знала Бируте Магдалену раньше? Скажи правду. Она тоже жидовка, как ты?

Шуля выпрямилась.

— Нет. Бируте Магдалена нееврейка, она христианка. Мать Беата, она ни в чем не виновна. Я сама взяла ключ.

— Так. И лекарства тоже?

— Да.

— Зачем? Продала их? Ты сделала с ними гешефт?

— Нет. Отдала раненому.

— Еврею, да?

— Да.

Старая монахиня поднялась с места тяжело дыша, глаза ее яростно блестели. Шуле показалось, что она вот-вот бросится душить ее. Но мать Беата овладела собой: не крикнула, не ударила, только процедила сквозь зубы, показав пальцем на Шулю:

— Эту — под замок. Не давать ей ничего.

Освобождение

Целую неделю в городе гремела пальба. Над железнодорожным управлением, самым высоким зданием в городе, стояли облака пыли. Потом стрельба стихла. В город вошли советские танки и автомашины. Шагают солдаты, до смерти усталые и опьяненные победой. Одиночные выстрелы со свистом рассекали воздух.

Группами шагают партизаны по освобожденным улицам. На перекрестках патрули. Только еврейские партизаны не радуются. Их глаза не светятся счастьем победы.