Дети Шини (СИ)

- Какая же? - было ясно, что большего они мне даже при всем желании рассказать не смогут.

- Ты добрая и умная, - ответила мама, не раздумывая.

- И рассудительная, - добавил папа.

- Принципиальная, - сказала мама.

- Честная и искренняя, - отозвался папа.

- Прямая и справедливая.

- И надежная.

- И ранимая.

- И очень смелая.

Они начали соревноваться, кто больше подберет для меня эпитетов. Смешно и одновременно странно, точно обсуждали какого-то другого человека.

Потому что сама я чувствовала себя на удивление глупой и слабой. Но зато было нереально приятно слышать, что они тоже меня любят.

Ночью машину вела мама, потому что у неё зрение лучше и хроническая бессонница из-за работы. Папа спал в соседнем кресле, а я сзади, и проснувшись, сразу увидела в зеркале мамины веселые глаза, она протянула мне термос с кофе и круасан. И я так сильно её обняла, что мы чуть не съехали с дороги.

Когда же мы приехали в Москву, она показалась мне совсем другой, большой и оживленной, а квартира и комната, напротив, маленькими и тесными.

Родители сразу уложили меня в постель, принесли разной еды и сидели рядом, болтая всякую чепуху про работу, про своих знакомых, про новости по телевизору.

Я знала, что они ждут моего рассказа, но никак не могла собраться с мыслями.

Начала почему-то с истории про кабана, а увидев папины испуганные глаза, решила сразу и про волка выложить, вот тогда и у мамы от ужаса раскрылся рот.

И я стала рассказывать всё вперемешку: про пожар, про гопников, про то, как толкали машину, про призрака, охотников и немного, совсем чуть-чуть, про подвал, потому что про это вспоминать совсем не хотелось.

Потом они велели отдыхать и ушли. Я попросила отдать мне мой телефон, но оказалось, что все наши телефоны были переданы в полицию. И теперь, чтобы их забрать, нужно писать заявление.

А это означало, что я не смогу ни узнать о состоянии Якушина, ни связаться с Герасимовым, приезжающем сегодня на поезде, ни позвонить Сёминой и Петрову, которым я собиралась высказать всё, что о них думаю. А ещё лучше было бы не разговаривать с ними, а сразу врезать. Петрову уж точно.

Благо, человечество придумало Интернет. Я прекрасно помнила, что перед отъездом удалила свою страницу в ВК, но теперь она каким-то волшебным образом была восстановлена, и выглядела как восточный базар.

Сложно сказать, сколько постов успели сделать люди за то время, пока меня не было. В глазах пестрело от всевозможных воодушевляющих картинок, прежних злобных пожеланий из серии "чтоб ты сдохла" и листовок Лизы Аллерт с моей недовольной физиономией.

Самой же последней записью на моей стене был семи минутный ролик "Как мы были Дети Шини", размещенный Сёминой с глупой подписью "ребята найдитесь!".

Так что я тут же ткнула в него.

Странная нарезка из всего, что Петров записывал. Обрывки слов, разговоров, цитаты из Интернета, разрозненные эпизоды. Мрачные, депрессивные тона. Я ожидала чего угодно, но только не такого.

Кристина бросает листки с нашими портретами, а за кадром дикторша замогильным голосом произносит: "Оперативники разыскивают пропавших подростков, ставших известными в сети как группировка Дети Шини".

Жирная белая строчка из статьи:

Они больше не хотят становиться великими героями или сверхлюдьми.

Настя в моей квартире Маркову:

- Шинигами - посредники между сознательным и бессознательным. Между "там" и "здесь".

- Значит "нигде",- отвечает Марков.

Якушин в своём деревенском доме, кидает дрова в топку.

- К чему эти чужие сказки?

- Ключевое слово "чужие", - мой голос с печки.

Наши темные сосредоточенные лица с отблесками огня, надвинутые на лбы капюшоны и шапки.

- Дети Шини, - шепчет Петров, - готовы ли вы восстановить справедливость?

- Нельзя попасть в мир, где есть справедливость или нет насилия, переместиться во времени или заиметь нормального отца, - говорит Настя.

Красная бегущая строка:

Они не в состоянии реально воспринимать мир, а вместе с тем, и адекватно реагировать. Эти дети потеряли ощущение настоящей жизни и настоящей смерти, они зависли где-то посередине.

- Раствориться, исчезнуть, сойти с ума, - говорит Петров за камерой.

- Всё взаимозависимо и взаимопроникновенно, - сообщает Настя.

Резко очерченная полоска рассвета, яркая и зловещая, раздвигает темноту.

И потом начинается вступление к "Uprising", и мы мчимся с рюкзаками по темной улице, летим на электричку.

Бегущая строчка: "Тварям с фотографий - гореть в аду во веки вечные".

- Организм борется с раздражителями, и в этой борьбе никогда не останавливается, - говорит Якушин.

Во весь экран появляются шрамы Амелина.

- Всё взаимозависимо и взаимопроникновенно, - говорит Настя.

Сумрачно-белая простыня бескрайнего поля. Снег валит густыми хлопьями. Темные силуэты наших спин.

Следующим кадром полная темнота. Только крики. Жуткие крики Амелина тогда, когда его натирали снегом. Появляется едва различимый свет - фонарик на телефоне Якушина.

- Они противоположны, но взаимообусловлены, - произносит Настя.- Как свет и тьма. Как добро и зло. Как мужчина и женщина. Как жизнь и смерть.