Дети Снеговика

— Мы давали это посмотреть нашим людям, которые во время Второй мировой бились над расшифровкой «Энигмы». Знаешь, что это? Когда-то его считали самым сложным разведкодом в человеческой истории. Наши детские психологи прочесали этот блокнот вдоль и поперек. Каждое слово. Каждую каракулю. Каждый бессмысленный набор букв, который, по нашему мнению, мог оказаться анаграммой. Даже все закорючки и загогулины. Но все наши эксперты сошлись в одном: это может быть все, что угодно, только не код, потому что в нем отсутствует шаблон. Многие записи даже невозможно прочесть. Разгадывать их — все равно что предсказывать будущее по внутренностям птиц. Если они что-то и значат, то разве только для нее самой.

Сержант посмотрел на меня с высоты своего роста, и давление в ушах усилилось, как будто он оттолкнул меня вниз от себя. И теперь он в любую секунду готов был меня отпустить. Я больше не чувствовал к нему ненависти. На самом деле мне вовсе не хотелось, чтобы он уходил.

— «Эврис-Дели», — заговорил я поспешно. — Плавательный бассейн в средней школе Ковингтона.

— Что?

— Не знаю. Она говорила что-то об этих местах в последнюю нашу встречу. Когда мы были в доме Фокса.

— То есть…

— Некоторые из этих мест тоже указаны в блокноте, так? Может, она вывела формулу. Места, где бывают дети. Может…

— Может, — перебил сержант Росс мягко, но твердо. — Но что бы там она ни вывела, в блокноте этого нет. К тому же она вернулась. И все, что знает, может объяснить нам сама. Но я хочу сказать о другом. Возможно, когда-нибудь этот блокнот вам с ней очень пригодится. Так что береги его как зеницу ока. Хороший ты мальчик, Мэтти. Сметливый. Я знаю, что ты хотел как лучше, и все же это не снимает с тебя ответственности за то, что ты сделал. Не лезь на рожон, помогай семье, глядишь, все как-нибудь и утрясется.

Сержант Росс забрался на водительское место и некоторое время сидел, глядя сквозь ветровое стекло куда-то поверх деревьев. Наконец он включил зажигание, выехал с нашей подъездной аллеи и скрылся за поворотом.

Я вошел в дом, где ждали родители. Лицо у матери было зареванное. Она сидела на диване, прижавшись к отцу. Было слышно, как Брент, громко топая, расхаживает по своей комнате.

— Мэтти, сбегай за братом и приходите сюда, — сказал отец, и я сделал как он сказал.

Заглянув к Бренту, я увидел, что он бросает теннисный мячик в дверь шкафа. Мне он не сказал ни слова, но когда я указал в сторону гостиной, он пошел туда.

Отец отвернулся от окна и велел нам сесть рядом с матерью.

— Мальчики, — сказал он более вялым голосом, чем обычно, — мистер Фенвик полагает, что для меня будет непродуктивно продолжать работать в исследовательской лаборатории. Меня посылают на другой завод, руководить проектированием сборочного конвейера. Я выбрал Лексингтон, чтобы мы были поближе к нашим родственникам. Начнем собираться. И начнем прямо сейчас.

Брент замотал головой, как будто у него зазвенело в ушах. Я только посмотрел на отца и спросил:

— Значит, тебя увольняют?

— Переводят.

— Из-за меня?

— Уймись ты, Мэтти, — буркнул он. — Не все ли равно? Будем считать, что мне не повезло. Я это переживу. Ты тоже. Зато будем поближе к нашей семье. — Он двинулся было к выходу, но, передумав, плюхнулся в низкое зеленое кресло.

— Ладно, мальчики, — мягко сказала мать, обняв нас с Брентом за плечи. — Идите собирать вещи, берите только самое необходимое.

— Мы что, уезжаем прямо сегодня?

— О да, — вздохнула мать и посмотрела на отца; на какую-то долю секунды мне показалось, что она даже улыбнулась.

— И оставляем все наше барахло? — пискляво прохрипел Брент голосом пятилетнего ребенка.

— Барахло прибудет позже, солнышко. А вы возьмите только то, что понадобится вам в машине.

Брент затопал ногами и с криком «Да пошли вы все!» опрометью кинулся в свою комнату и закрылся там, хлопнув дверью.

Я не мог заставить себя подняться с дивана. Лексингтон, штат Кентукки, значил для меня примерно то же, что и работа отца. Мне довелось несколько раз побывать и там, и там. И я не существовал ни там, ни там. Я подумал, что Тереза скоро придет в себя, что Спенсер будет устраивать «сприцепинги» с кем-то другим и я больше никогда не увижу ни его, ни ее.

— Нам нельзя уезжать, — сказал я.

— Хватит, Мэтти, — цыкнула мать. — Поторопись.

Она подтолкнула меня с дивана, и я пошел к себе. Но упаковываться не стал — просто рухнул на кровать, закрыл глаза и, должно быть, уснул, потому что когда открыл их снова, уже спустились сумерки, а на нижней полке лежал Брент.

— Привет, — сказал я.

Ответа не последовало. Я свесился с края и, заглянув вниз, увидел, что Брент лежит на спине, приставив ладонь к верхней полке, как будто он меня поддерживал.

— Почему они так решили? — затрещал Брент.

— Из-за меня, — ответил я.

— Мэтти, я не хочу уезжать.

Я и не помнил, когда он в последний раз обращался ко мне по имени. У других братьев, подумал я, это, должно быть, нормально. У нас же с Брентом имена отвалились от пренебрежения, как обои в пустой комнате.

— Брент, — произнес я через силу, но с опозданием.