Самой первой нашей собакой была немецкая овчарка Джульетта. Она жила во дворе, в просторной деревянной будке и ходила по двору на длинной цепи. Было это ещё на улице Степной, где мы снимали у хозяйки две комнаты в небольшом частном домике. Джульетту отравили злые соседи, они подсыпали ей какого‑то яду и она умерла, истекая кровью. Кровь я видела своими глазами, когда мёртвую Джульетту волокли на верёвке, обвитой вокруг шеи, по нашему двору чужие дядьки, приехавшие на специальной машине, — на земле остался длинный красный след. А про яд и злых соседей говорили дома родители, но доказать в милиции не могли, и соседям ничего за это не было, они ходили за забором довольные и улыбались, приговаривая: «Теперь не погавкает!». За несколько часов до отравления у Джульетты родились щенки. Их было шесть — три серых, как сама Джульетта, и три чёрных, наверное, как их отец, которого никто из нас, кроме папы, не видел. Когда Джульетта умирала, она насмерть придавила своим телом половину щенков, и их выбросили потом в уборную во дворе. А трое остались живы, и папа принёс их в комнату. У папы сохранилась с войны кожаная куртка, внутри которой был густой, колечками мех; эту куртку вывернули мехом наружу и положили на него щенков, они стали ползать по ней и тыкаться носами.
— Сиську ищут, — сказал папа.
Незадолго до этого родилась наша Аллочка, так что в доме как раз водились бутылочки с сосками. На первый случай мама сцедила в стакан немного своего молока, перелила его в бутылочку и дала по очереди щенкам. Но при этом сказала папе, что кормить ещё и собак она не собирается, поэтому нужно теперь покупать не три литра молока, как покупали до этого, а на литр больше.
Щенков я совсем не боялась, а наоборот, очень любила, они жили на дне большой коробки, откуда мы с Неллей часто их доставали, трепали и тискали. Щенки были толстые, неповоротливые, забавные. Когда пришло время, папа сказал:
— Ну, выбирайте, какого оставим себе.
Нам больше всех нравился серый щенок, но оказалось, что это девочка.
— Нет, — сказал папа. — Никаких девочек. Надо оставить кобелька.
Папа выбрал его сам — самого маленького и самого, как нам с Неллей казалось, некрасивого из трёх, чёрного с ног до головы — и сказал, что это он сейчас такой маленький, а когда вырастет, будет большой и красивый. Двух других папа отнёс к себе на работу и отдал там каким‑то людям. Чёрного щенка назвали Тарзаном (как героя очень популярного в те годы фильма), вскоре он переехал с нами на новое место – в дом–барак на 2–м проезде Айвазовского – и прожил там целых 17 лет, охраняя двор, гараж и папину машину. Взрослого Тарзана я также избегала. Если случалось мне выносить ему во двор еду, то я останавливалась на расстоянии, куда он не доставал на своей цепи, и издали довольно метким броском закидывала еду в миску. Главной подружкой Тарзана была наша Аллочка, они ведь были ровесники и выросли вместе, Аллочка его жалела и потихоньку таскала ему куски со стола.
Умер Тарзан, должно быть, от старости. Однажды утром, открыв гараж, папа обнаружил его на цементном полу околевшим. Больше всех горевала Аллочка, она даже крестик из прутьев поставила в том месте поляны (недалеко от дома), где папа закопал Тарзана, и положила там букетик мелких пахучих ромашек.
После Тарзана собаки в нашем дворе стали неизвестно откуда появляться и неизвестно куда исчезать. То какая‑то Альба, которой Алла с Женей устроили домик прямо под крыльцом, то какой‑то Пушок, которого Женька притащила в квартиру и поселила за диваном…
Ещё однажды мне пришлось совершенно против своей воли иметь дело с собакой, причём дело вышло очень неприятное. Очередной щенок моих младших сестёр, выпущенный во двор, вдруг куда‑то запропастился. Они искали его, звали, Женька ревела, мне стало её жалко, и я пошла искать сама. Оказалось, щенок свалился в выгребную яму уборной в конце двора. Там было неглубоко, надо было только лечь на землю и постараться опустить руку как можно ниже, щенок барахтался сверху, на виду. Преодолевая отвращение, зажмурившись и заткнув левой рукой нос, правой я полезла в гадостную яму. Щенок был спасён, но от него сильно воняло, пришлось долго мыть его под краном во дворе, после чего также долго мыть руки сначала хозяйственным, потом туалетным мылом, да ещё протирать папиным «Шипром», но даже ночью мне всё казалось, что рука чем‑то пахнет и я старалась засунуть её подальше за спину. Когда вечером мои сестры рассказали эту историю родителям, те не поверили.
— Наша Светка? Собаку? Из уборной? Не может быть! Это что‑то в лесу сдохло, — сказала мама.