Дети солнца

Очень скоро наш Дружок был знаком со всеми окрестными собаками, а я – с их хозяйками, и у меня образовался совершенно новый круг неизбежного ежедневного общения. Хочешь – не хочешь, а два раза в день, утром и вечером, выйти с этим барбосом надо.

— Ничего, тебе полезно больше двигаться и больше бывать на воздухе, — говорил муж. – Не все же за письменным столом сидеть.

Как‑то раз, рано–рано утром, часов в шесть (мы ещё спали), раздался телефонный звонок, муж снял трубку и услышал женский голос, который произнёс два совершенно непонятных для него слова:

— Рамона родила.

— Что? – переспросил муж.

— Рамона только что родила, — сообщил женский голос.

— А я при чём? – спросил муж и положил трубку.

— Кто это? – поинтересовалась я.

— Понятия не имею, сказали, что какая‑то Рамона родила.

Я так и подскочила.

— Да это же! Да это ж нашего Дружка… В общем, я тебя поздравляю, наш Дружок стал папой!

Сама я к этому событию отнеслась со всей ответственностью, как если бы у меня лично родились внуки. Взяла бутылку шампанского и коробку конфет для хозяйки, палочку колбаски для собачки–мамы и банку сгущёнки для новорождённых щенят и вместе с Дружком, которым я в этот момент чрезвычайно гордилась, отправилась в гости. Хозяйка Наташа, женщина одного со мной возраста, живущая в общежитии и одна воспитывающая дочь, встретила нас радушно (это она звонила нам чуть свет), а вот Рамона – довольно агрессивно, к щенкам не подпускала, скалила зубы и рычала. Дружок повёл себя и вовсе странно – постарался побыстрее улизнуть в оставшуюся открытой дверь. Пришлось передать гостинцы из рук в руки и ретироваться.

Потом были ещё щенки и еще… Кому‑то я даже помогала их пристраивать, нескольких подарила нашим близким друзьям, и каждый раз подсчитывала, сколько всего их народилось. Но дойдя через пару лет до тридцати, сбилась со счета и бросила это занятие. А если кто‑нибудь предъявлял (в шутку или всерьёз) претензии, я только плечами пожимала: надо, мол, следить за своими собаками. Дружка окрестили «кавалером всей горбольницы» и, случалось, специально приходили с заявками:

— Пусть ваш Дружок с нашей Долли погуляет, а то с другими у неё ничего не получается.

На улице он успевает за двадцать минуть обежать всю округу, все везде обнюхать и везде отметиться. Дома же целыми днями лежит под дверью или под моим письменным столом, или под столом в кухне. Дома его не видно и не слышно. Ему хорошо у нас. И нам хорошо с ним. Я его люблю, как ребёнка. И даже перестала бояться других собак. Случись на улице какая‑нибудь псина оскалится на моего Дружочка, я тут же бесстрашно бросаюсь на неё:

— Фу! – кричу. – Фу! Пошла вон!

— Она за Дружочка сама кого хочешь покусает, — смеётся Алёшка.

Моя сестра Нелля качает головой и вздыхает. Она уже сто раз пожалела, что Дружок достался мне, а не ей. Лучше бы, говорит, я своего Рокки кому‑то отдала, а его взяла.

— Нетушки! — говорю я. – Он мой, я его никому не отдам.

Софья и Дарья Бабушкины истории

Знаете, за что мы будем любить наших внуков?

За то, что они отомстят за нас нашим детям.

(Тост)

Ночью мне приснилась бабушка Софья. Она сидела в тёмном углу кухни и перебирала фасоль. Я подошла, уткнулась ей в колени, почувствовала знакомый, забытый запах её фартука – запах жареного лука и рыбы – и сказала:

— Как тяжело жить, бабушка!

— А ты думала! – усмехнулась бабушка Софья и погладила меня по голове.

Проснувшись, я сама себе удивилась: с чего это я жалуюсь во сне, да ещё и бабушке, которой давным–давно нет на свете? Потом стала думать о ней, как давно уже не думала, не вспоминала… И среди прочих пришла мне в голову мысль о том, что вот и сама я почти уже в том возрасте, в каком была бабушка Софья, когда расчёсывала мне по утрам волосы, заплетала их в длинную косу и ласково приговаривала:

— Ты ж моя унучечка, ты ж моя рыбонька золотая…

Воспоминание было приятным, и я поймала себя на том, что блаженно улыбаюсь. Но вместе с тем и другая, тревожная мысль царапала, что‑то было не так, и я не сразу сообразила, что именно. Вдруг поняла: в отличие от меня, никакой своей жизни в этом возрасте у бабушки Софьи уже не было, вся её жизнь после сорока лет подчинена была без остатка нам – маме, мне, моим сёстрам.

Я представила себя и своих сестёр в роли кухарок и нянек при наших тоже уже взрослых детях, и даже хмыкнула от обиды. Черта с два!

А как же бабушка? Что‑то я не припомню, чтобы когда‑нибудь она жаловалась на свою судьбу, была недовольна. Просто жила и жила, будто так и надо.

Бабушка Софья была главным человеком моего детства, гораздо более важным и необходимым, чем родители. Не от них, вечно занятых, обременённых рождением детей, зарабатыванием на жизнь, переездами и устройством быта, а именно от неё, исходила и обволакивала меня безмятежным сном любовь родного человека, так же необходимая в раннем детстве, как рыбий жир, как витамин С, как свежий воздух и калорийное питание.

— Ты ж моя куклочка ненаглядная…