Но на самом деле, Друков был совершенно иным человеком, характером и духовной субстанцией своей никак не связанный со своим творческим амплуа. Даже признаков слабого протеста против чего-то существующего нельзя было разглядеть. Самовыражение художника, и не больше. Денис не был по натуре своей кровожаден. Сочувствовал и материально помогал детям трубопроводов и не понимал того, что творит Ночной Хоккеист. Он не мог этого постичь, как и абсолютное большинство граждан Обнуляндии. Абсурд абсурдом, но надо «рулевым», незаконным путём пришедшим к власти, хоть какую-то совесть иметь… Но чего у них не было, того не было.
А пока сейчас Дениска спал, почти блаженно раскинув руки в стороны. Ему уже нечего было желать. Организация личной семейной жизни и большие деньги его не интересовали, славы ему хватало… Но начинало сбываться самое главное. На его немалом приусадебном участке в кратчайшие сроки скоро будет построена большая каменная мастерская, литейный цех из футеровочного кирпича и возведено всё, что остро необходимо для такой вот не очень лёгкой и серьёзной работы.
Правда, сейчас ему, как и обычно, снились кошмары. Сначала министр культуры областного центра, Курдюмина, задрав выше головы подол своего платья, пыталась сесть своим лохматым «инструментом» прямо на его не такой уж и большой нос. Но он умудрился спастись бегством, спрятавшись в собачью конуру.
Переждав время, когда министр культуры исчезнет в пространстве, он на четвереньках выполз наружу из собачьей будки, которую давным-давно покинул крепкий и задиристый пёс Вулкан. Он обежал прочь от опасного места вместе с цепью. Ведь с тех пор, как на участке появилась зловещая статуя Светильник Джека, кроме полыни, на двадцати сотках ничего не произрастало, птицы улетали прочь, а нормальные люди проходили мимо Денискиного дома, осторожно, на цыпочках. При этом крестились даже ярые атеисты. Что уж там говорить, ведь даже дождевые черви в панике уползли отсюда в далёкие края, наверное, на юг.
Обидно очень, но вот пока не все понимали прелестей и радостей самобытной и неповторимой заокеанской культуры. Попробуйте посадить мексиканский кактус среди здешних цветущих помидоров. Ничего не получится. Он в знак протеста сбросит свои колючки и демонстративно зароется в благодатную землю, даже удобренную навозом. Но вот замечательный праздник Хэллоуин, всё-таки, прижился и пришёлся по вкусу подавляющему большинству усердно зомбированной части большой страны.
Так вот, далее Дениске приснилось, что его творение, чугунный Светильник Джека на двух ногах, идёт на него по полынному пространству, высоко подняв над своей светящейся красной головой огромный топор. «За что ты на меня обиделся, Женя?» – обливаясь обильным потом, прошептал Друков и проснулся.
Денис Харитонович открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света люстры. Он в некотором смятении обратил внимание на то, что раздет догола. Кто же такой заботливый? Не чугунный же Джек его раздел. Нет, не он. Перед ним стояла тоже обнажённая и улыбающаяся совсем молодая женщина, поселковая красавица Раиса. Нет, не брюнетка. Наоборот, блондинка, причём не крашенная. Натуральная. Синеглазая, с аккуратными чертами лица.
Её аккуратный половой орган был тщательно выбрит и, как бы, тоже улыбался, находясь напротив усталых, но проницательных глаз Дениски. Скульптор и поэт, тяжело вздохнув, сунул в её не очень широко распахнутую вагину указательный палец, почему-то понюхал его и отрешённым голосом пробормотал:
– Но ведь, Рая, ночь на дворе.
– А я хочу быть везде, всегда и всюду с тобой, Денис Харитонович, – она присела на край дивана и начала катать левой рукой его волосатые «шары». – Я хочу быть всегда с тобой. Ты можешь это понять?
– Почему, Рая, ты этого так остро желаешь?
– Потому, что ты – особенный человек, ты – гений. А ещё – большая лапочка.
– А что мне прикажешь делать, если вдруг очень многие женщины этого пожелают?
– Нормально. Я ведь всегда терпеливо жду, а потом возвращаюсь к тебе. В крайнем случае, я буду их… мочить. Но не думаю, что дело до таких действий дойдёт. Я щедрая и готова делиться своей радостью со всеми.
– Но не всё так просто, – прошептал Друков. – На меня открыл охоту Ночной Хоккеист. По каким-то странным причинам он намеревается меня ликвидировать.
– Ах, ты глупенький мой! – заворковала Раиса. – Фантазёр и дурашка! Да если бы наш уважаемый Ночной Хоккеист захотел бы тебя убить, то он сделал бы это в течение пяти минут. У него в таких делах проблем не имеется.
Висящий на стене портрет, на котором был изображён Ночной Хоккеист, зашевелился и кроме этого, задёргав тонкими губами и завертев косыми глазами, расположенными, как два ствольных отверстия снайперской винтовки наставительно сказал:
– Слушай, Друков, Раису. Она дело говорит. При слишком остром желании я уничтожил бы тебя ещё… вчера.
– Какого же тогда тебе чёрта от меня надо?! – возмутился Дениска. – Чего ты мне всякие козни строишь? Хочешь забрать у меня значок Лауреата Государственной премии, так забирай! На кой он мне ляд?