Дети Ванюхина

К концу девяносто пятого Александр Егорович Ванюхин, сколотив могучую команду банковских профессионалов высочайшего класса, имел оборот, позволивший «Мамонту» претендовать на вхождение в двадцатку первых банков России. Это — если по активам. В списке же устойчивости «Мамонт» значился в конце первой десятки, что само по себе достижением было невероятным. Это было и хорошо и плохо. Хорошо — по понятным причинам. А плохо — по другим, которых было две. Главным было то, что ему не удавалось никак убедить хозяев не затеваться с пирамидой, к которой задуманное дело подбиралось все ближе и ближе. Банки надо подбирать мелкие, пытался объяснить им Ванюха, гибнуть которым так и так придется, под себя брать, а не поймут — объяснить доступно. И расширяться еще, в промышленность влезать, в сырьевые источники. А компанию — туда же развернуть, но с другой стороны, от производителя и переработчика. И лицензий набрать, пока не поздно, на импорт, на импорт, на импорт. Ни пирамид не надо, друзья мои, никаких, ни кидняка этого. И скрываться никому из нас не придется потом, и по миру путешествовать насильственным способом, и харю перекраивать, а потом хирурга устранять косметического. Наоборот, во власть надо двигать, во власть, во власть, во власть внедряться поактивней, баллотироваться начинать, где позволят, брать, не задумываясь, и платить по всем счетам, мышцу политическую накачивать — все к аукциону ближе будет стратегическому…

И хозяева, и профессионалы слушали и удивлялись. Это так не совпадало с их первоначально разработанной стратегией обогащения и было так необычно, что требовало времени на обдумывание, поэтому они не говорили «нет». Но и «да» пока тоже не могли из себя выдавить. Ванюха же системно наращивал обороты, системно обзаводился связями на самом верху и так же системно ждал момента. Как и планировал…

Второстепенным из плохого было то, что, потерявшись однажды в большой квартире, они с Нинкой так и не выверили новую лоцию, редко находя друг друга в новом пространстве жизни. Так же редко пересекались они теперь и в прочих жизненных географиях, которых и было две всего: Мамонтовка с родней да сын родной, пятнадцатилетний Максим, с вечным фотоаппаратом через плечо и уокманом в ушах.

За последние годы Ванюхин-младший сильно вытянулся, добавил в плечах, возмужал, одним словом. Буквально на глазах Макс из мальчика превратился в подтянутого светловолосого юношу с честным лицом и вольготным образом жизни. В деньгах отказа он не знал, отец оставлял у себя на столе купюры для сына, а тот просто подбирал и засовывал в карманы. Но тратил деньги исключительно по делу: на девчонок и фотографические нужды. Что для него было важнее, он не знал сам. Приоритеты менялись постоянно, но неизменно плавали в промежутке между только этими двумя страстями. С одной стороны, поскольку ученье его в школе не задалось с самого начала, он и не напрягался в предметах посторонних. К посторонним относились абсолютно все, за исключением английского языка, который к концу восьмого класса был у него практически безукоризнен. С другой стороны, имелась ощутимая степень свободы, достаточная вполне, чтобы успешно лавировать между уверенностью в будущем, исходящей от отца, и ненавязчивым отношением вечно задумчивой мамы к наследнику фамилии, использующему предоставленную вольницу исключительно по собственному усмотрению. Мама по-прежнему оставалась доброй и внимательной, но за обязательностью материнской с некоторых пор Максим начал улавливать некую по отношению к себе рассеянность и прохладу. А потом он понял вдруг, что не замечал просто этого раньше, не думал об этом, принимая такое отношение за должное: то ли с воспитательной целью, то ли как следствие переживаний маминых за отцовские дела в вечно непростом и беспокойном бизнесе.

Компенсацией за недостатки и невнимание к ученью являлась все та же камера. «Киев» его верный сейчас вместе с прочим барахлом помещался в локере нижнего этажа, рядом с подземной автостоянкой, и последние три года Макс снимал «Броникой», японской универсальной камерой со сменной оптикой и прочими наворотами. Отец подарил ее на двенадцать лет, заплатив штук десять в пересчете на рубли, а может, и больше.

В тот день, когда Макс сделал первый пробный кадр при помощи подаренной камеры и проявил пленку, до него дошло, что детское увлечение фотографией успешно завершилось и перешло в иную стадию, которая называется профессией.