Дети вечного марта. Книга 2 (СИ)

Домой не пошел. А у него там, между прочим, жена, дети. Интересно, какого лешего он на службе прохлаждается? И лицо у Горюты смурное, сильно задумчивое в тугую темную печаль.

— Службу исправляешь? — вместо приветствия спросил Саня.

— Угу.

Гукнул и опять уткнулся в сове рукоделие. Но кот не обиделся на такую непочтительность, наоборот, интересно стало, от чего это открытый, прямой Горюта глядит, будто кум обиженный.

— Что на границе? — спросил кот, усаживаясь рядом.

— Тихо, — последовал короткий ответ, в том смысле, что не пошли бы Вы, господин кот, по своим делам.

— Но Саня уже бы никуда не пошел: тащи — от ступеньки не оторвешь. За спиной старшины, в полутьме казармы стояли приготовленные в дорогу торока. На лавке распласталась кольчуга. Чуть в стороне в рядок — меч, короткий крутой лук, метательные ножи. И несло от Горюты. Не в смысле: конюшней или потом — черной тоской.

— Тебя Пелинор куда-то посылает? — понизив голос, спросил Саня.

— Иди, господин кот, — пробормотал Горюта. — Тебя медвежушка, должно, обыскалась. Иди, и так уже…

— Э — нет! Давай, выкладывай. Я от тебя теперь точно не отстану.

— На дальний кордон меня князь отправляет, на неделю. Неохота, да как откажешься, — покорно отозвался старшина. И было в том ответе правды ни на комариный чих.

— Выкладывай! — и голоса, вроде, не повышал, а получился рык. — Поручение князя касается меня?

— Нет.

— Моих друзей? Только не начинай врать сначала. Я лож за версту чую.

— Да, знаю я. Слушай, котовий сын, соврать ты мне, конечно, не дашь. Отвечу я… только на завтра в донжоне окажусь!

Вот и поспрошал! Право, разумеется, на твоей стороне, с какого боку ни посмотреть, но и человеческая жизнь на твою совесть ляжет. А это — не чистюка завалить. Там ты кругом прав, и все равно грызет. Это — знакомого хорошего человека за свое хотение медведям скормить.

Санька сдавил щеки ладонями.

— Обложили они меня, — пожаловался в кулак. — И вроде ладно говорят, все к моей пользе складывают, а только пользы мне той не надо.

— Мы как вчера вернулись, — решился вдруг старшина, — меня князь пытать начал, куда ездили, да о чем толковали. Я ему доложил, дескать, все как всегда. А утром…

— Стой, молчи. Сам разберусь!

— Твоих-то, говорят, тотошней ночью в телеги покидали, да вывезли на перекресток за лесом. Дальше чтобы сами…

— А тебя сегодня князь гонит, проверить, убрались они восвояси, или так и колесят по его земле?

Не дожидаясь ответа, Санька, оперся на плечо Горюты, поднялся, еще прихлопнул, давая понять, что зла не держит, и решительно зашагал в сторону княжеских хором. Из хаоса хозяйственных построек вырастали, витые столбики, ровно выструганные, покрытые веселым желтым лаком ступени, застеленного грубым шарганским ковром, крыльца. Выше — резные наличники и пестрые стекла оконных витражей, еще выше — кровля, из-за которой высовывается верхушка донжона. А над всем — бездонное, голубое небо. Только смотреть в него не хочется. Ничего вообще видеть не хочется. И слышать. И даже — дышать.

В углу на крыльце валялась железная курочка с одной ножкой. Вторую, должно быть, отломили ребятишки.

Эрика заступила ему дорогу, когда до княжеского кабинета осталось всего-ничего. Слишком нарядное для утреннего времени платье сидело на ней косо. И все лицо в слезах.

Опять, — обречено подумал кот.

— Ты к дяде?

— Да.

— Подожди…

— Эрика… я ничего не могу тебе дать, — сказал, как ухнул в ледяную воду. — Прости.

— Подожди!

— Нет! — Саня отодвинул девушку с дороги и пошел дальше.

Пелинор сидел за столом, разбирая бумаги. Кучкой лежали свитки, отдельно, стопой — толстые пергаментные листы. На непрошеное вторжение он свирепо вскинулся:

— Зачем пришел?

— Пошли в донжон.

— Недосуг мне.

— Тогда я сам.

— Там охрана…

— Поберег бы людей, княже.

— Ты как со мной разговариваешь? — пошел на обострение хозяин границы.

— Как ближайший помощник, которого ты князь, за дурака держишь.

— Подумал, прежде чем сказать?

— Нет.

— Для твоей же пользы стараюсь. Тебя оберечь. Ты — парень добрый, с государственными делами незнакомый. Не все, что во благо, с первого взгляда по душе придется. Так что, остынь, разберись сначала. А в донжон мы всегда успеем.

— Ты мне только что предлагал, на утреннюю голову решение принимать. Самое время. Но пока я твою яму своими глазами не увижу, ничего тебе не отвечу.

— Сдалась она тебе! Ну что же, пошли, раз приспичило. Только там, сразу предупреждаю, ничего интересного. Яма и яма. А что бывает я в нее и сажаю кого-нибудь, так то — скорбная необходимость. Порядок требует. Ответь: преступника, зверя в человеческой шкуре, да просто зверя, который ни страха, ни совести не понимает, куда девать? Тот-то и оно. Пойдем.

Пока шли, Саня взмок. Точно знал, что друзья уехали, пусть не своей волей, но живыми и здоровыми, а нет-нет, ворохалась дурная паника: что если и их…

Пелинор топал впереди, походя отдавая приказания встречным. По всему выходило, что он за собой вины не чуял. Саня задавил дурной, верещащий внутри голосок, и ступил за князем в полумрак донжона.

— Смотри, — бросил князь, отворачиваясь.