Читаем Дети века полностью

— Ошибаетесь. О разлуке с благодетелем я почти забыл; но я болен от другой отравы, о которой не скажу.

— Все-таки мне очень жаль вас, — молвила Иза.

— Может быть, я не стою сострадания, — отвечал Валек, которому хотелось казаться таинственным героем, и он сделал несколько шагов.

Иза начала прохаживаться, возбуждая страх в Эмме, и с равнодушным видом отвела Валька мало-помалу в сторону. Лицо ее побледнело, сердце забилось сильнее; она чувствовала, что и на нее нападало безумие, но не могла противиться искушению.

— Вы знаете, кто мы? — спросила она.

— Знаю, — отвечал спокойно Валек.

— Слышали что-нибудь о нашем семействе?

— Очень много, если позволите сказать, знаю положение вас обеих.

— Положение грустное, — сказала Иза решительно. — Вы видите перед собою двух невольниц. Если бы нам встретилась помощь отважного, великодушного мужчины… Можем ли мы… на вас рассчитывать?

В эту минуту Валеку представились его отец и тот труп, который найден был у порога Туровского палаццо, и о котором он слышал от старухи; Лузинский побледнел, задрожал и не мог произнести ни слова.

Ему казалось, что невидимая сила предназначения тянула его туда, где, может быть, справедливость ждала крови и мщения, и что, может быть, странное стечение обстоятельств толкало его туда на жертву. Он вздрогнул. Иза смотрела на него внимательно и, заметив на лице его страх, отвернулась почти с презрением.

— Вы боитесь? — спросила она насмешливо.

— Нет, — отвечал Валек, — но вы невольно, не зная истории моей жизни, коснулись струны, которая зазвучала болезненно.

— Значит у вас есть тайна?

— Увы! — прошептал Валек.

— Еще два слова, — прибавила Иза отважно. — Обещаете мне или нет?

— Все, что прикажете за пределами Турова, но в Турове… в Турове…

Он не договорил и опустил глаза, а потом вдруг, как бы собравшись с отвагой, прибавил решительно:

— Нет, я готов к вашим услугам, хотя бы и в Турове! Загадка заинтересовала Изу, но не поразила ее. В эту минуту

испуганная Эмма подбежала отвлечь ее насильно, боясь не без основания какой-нибудь чересчур смелой выходки. Иза едва успела подать руку Лузинскому, который пожал ее несколько раз с низким поклоном, и ушла с сестрой, которая просила ее поспешить к экипажу. Действительно, экипаж стоял уже готовый и запряженный. Пани Осуховская не могла понять поведения Изы. Наконец, обе графини сели в карету, за ними последовала гувернантка, хлопнул бич, и облака дорожной пыли закрыли перед глазами Лузинского сон, который грезился ему наяву.

Валеку необходимо было отдать себе отчет об этой встрече, разговоре, обязательстве, обо всех странностях, которыми судьба осыпала его так неожиданно, не давая перевести дух, и он, отойдя несколько шагов, улегся под деревом.

Едва он вздохнул свободнее, как на противоположной лесной тропинке увидел вчерашнего знакомца доктора Вальтера, который шел, опустив голову. Он тотчас его заметил и приветствовал.

— Странно! — сказал Вальтер. — Какой-то инстинкт направляет наши прогулки в одну сторону. Я уже четверть часа как в лесу, но, видя оживленный ваш разговор с графинями, не хотел помешать.

— А! Вы видели?

— Едва не подслушал, — отвечал с насмешливой улыбкой Вальтер, — но догадываюсь, о чем могли разговаривать две старые девы с порядочным молодым человеком, которого встретили в лесу. Извините за нескромный вопрос: встреча эта была первая?

— Первая в жизни. Вальтер вздохнул свободнее.

— А! В таком случае нет ничего опасного, — сказал он.

— Какая же мне могла угрожать опасность? — спросил равнодушно Валек.

— Весьма большая, — отвечал доктор. — Эти графини, богатые невесты знатного рода, а вы сирота и поэт. Могло бы случиться, что по поводу вашей молодости и их скуки завязались бы отношения, которые подвигнули бы вас на какое-нибудь смелое приключение, а их привели бы к несчастью. Если бы, сохрани Бог, случилось вам встретиться с ними в другой раз, то надеюсь, что вы предпочтете скрыться в лесу.

Валек пожал плечами.

— Вольно вам не знать, чем это угрожает, — продолжал Вальтер. — Я уважаю избранников общества, но глубоко презираю выродившиеся их семейства, которым одна лишь гордость осталась в наследство. Знаете ли, на что готова эта гордость для того, чтоб отделаться от пролетария, который вздумал бы породниться со знатью? Эта гордость готова толкнуть тебя с дороги каким бы то ни было способом, а если б ты победил и подобно хмелю обвился вокруг полусгнившего дуба, дуб высосет из тебя жизнь, и ты сам, увядший, упадешь у его корня.

— Но, уважаемый доктор, я решительно не думаю обвиваться ни вокруг пня, ни вокруг ветви, потому что первый раз в жизни видел эти полузасохшие ветви, и по всей вероятности во второй раз уже не увижу.

— Но для первого раза вы были очень смелы, — заметил доктор.

— Может быть, они, или скорее одна из них. Я объясняю это себе тем, что они должны быть чрезмерно несчастливы.

Вальтер нахмурился.

— Может быть, и несчастливы, но в их несчастья не следует вмешиваться нам, людям другой крови, другого происхождения. Мы их не спасем, а себя погубить можем.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторической прозы

Остап Бондарчук
Остап Бондарчук

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Хата за околицей
Хата за околицей

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Осада Ченстохова
Осада Ченстохова

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.(Кордецкий).

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Два света
Два света

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги