Дети Велеса

Михайлик вырвал из его руки кошель, высыпал монеты себе на ладонь и, размахнувшись, зашвырнул в середину строя упырей. Что тут началось! Гниющие мертвецы упали на колени и принялись проворно ползать, отыскивая упавшие в траву деньги, пряча их за пазуху, в зажатые кулаки и даже в рот. При этом грубо отпихивали друг друга, наносили удары и кусались. Люди смогли приблизиться к занятой своими делами копошащейся кучке нежити и, беспрепятственно расхаживая между ними, методично протыкали мечами ползающих кровопийц, оставляя на траве неподвижные тела в лохмотьях, умершие теперь уже окончательно. Когда с упырями было покончено, им на смену пришёл Аркаша, который так же, как и те, вдруг упал на колени и принялся ползать, лихорадочно складывая каждую найденную монетку обратно в пустой кошелёк. Остальные только наблюдали за ним. Стас укоризненно качал головой, а Михайлик, улыбаясь в усы, весело проговорил:

– Хорошо, что он не сделал этого раньше, а то бы я его за кровососа принял.

То ли разнёсшиеся по округе вопли погибшей женщины привлекли внимание местного населения, то ли громкое тревожное ржание лошадей и шум схватки заставили людей выйти из своих домов, но сделали они это лишь после того, как наступившая вслед за всеми произошедшими здесь событиями тишина убедила их в том, что на улице безопасно. Постепенно они стягивались к месту скоротечного боя, внимательно разглядывая лежавшие на траве трупы, опасаясь подходить к ним слишком близко, и негромко переговаривались между собой, бросая беспокойные взгляды в сторону пришельцев. Вперёд протолкался староста, быстро окинул взглядом представшую перед ним картину и, подняв на гостей глаза, широко распахнутые поселившимся в них ужасом, дрожащим голосом, срывающимся на фальцет, завопил:

– Вы что себе позволяете?! Вы что сотворили?! Как вы посмели убивать наших богов?!!

– Какие это боги, – возмутился Михайлик. – Посмотрите на них, это ведь упыри. Они же вас едят.

– Они нас кормят и оберегают!

– Только для того, чтобы самим было кого жрать. Вас же разводят и держат в загоне как скот. Сами-то разве не видите?

– Такова божья воля, и перечить ей не след!

– Вам надо покинуть это место, – добавил Юнос. – Сюда придут другие упыри, а то и сам Хопотун, их хозяин. Уходите, пока ворота открыты.

– Никуда мы не пойдём! – взвизгнул староста, сведя кустистые брови на раскрасневшемся от сильного возмущения лице. – Лучше сами убирайтесь, не гневите богов!

– Вы что, не понимаете? – Стас вышел вперёд и вплотную приблизился к отшатнувшемуся в испуге толстяку. – Они не перестанут сюда наведываться, будут делать это всё время. Так и собираетесь жить в страхе, что не сегодня-завтра вас всех слопают?

Пятясь, староста упёрся спиной в толпу, плотно обступившую пространство перед домом, обернулся к односельчанам в поисках моральной поддержки и, кажется, найдя в их лицах то, что искал, обратился к ним:

– Вы хотите, чтобы боги нас покинули?!

Ответом был нестройный хор возмущённых голосов. Никто из жителей, понятное дело, этого не желал. Воодушевлённый таким началом, староста ораторствовал дальше:

– Чужеземцы принесли нам раздор с богами, убивая их на наших глазах! Неужели мы позволим лишить нас божьей благодати?

Более уверенное, дружное «нет!» разнеслось над собравшимися. И без того единодушные селяне сплотились ещё крепче, выступая единым фронтом против произвола пришельцев. А толстяк продолжал вещать, распаляясь всё сильнее:

– Погоним прочь эту заразу, явившуюся извне! Освободим наши дома от неугодного богам сора! Выбросим его за ворота!

Теперь толпа просто ревела в порыве всеобщего негодования. Слышались отдельные выкрики в адрес незваных гостей:

– Им не место среди нас! Пусть убираются!

– Гони их взашей!

– Вышвырнуть за ограду! Убивцы!!!

Клокочущая негодованием людская масса надвинулась на молчаливую четвёрку, но близко не приближалась, ограничиваясь пока только угрозами. Вразумить это стадо было невозможно. Они скорее предпочтут отправиться на корм упырям за ту сытную и беззаботную жизнь, которую те им обеспечивают, чем рискнут самостоятельно обустраиваться на новом месте, постоянно испытывая связанные с этим лишения. Поняв тщетность увещеваний, Пырёв не стал больше распыляться, прыгнул в седло и повел свой отряд к воротам через образовавшийся в толпе коридор, однозначно указывающий на выход.

– Идиоты чёртовы, – ругался он по пути, не замечая, что снова поминает чёрта. – Готовы глотки свои подставлять упырям лишь бы их не лишили похлёбки.

– Ты пробовал им помочь, – успокаивал Юнос. – Другой жизни они не знают, считая единственно правильной ту, которой живут. Само собой, им не хочется её менять на нечто неведомое.

Как только выехали за пределы ограждения, следовавшая по пятам гомонящая толпа захлопнула за ними створки ворот, отрезав себя от окружающего мира, навсегда оставляя себя в добровольном заточении. Сплюнув под ноги, Аркаша зло прокричал в глухой забор:

– Ну и сидите там, придурки! Жирейте упырям на радость, свиноматки ходячие!

Горько вздохнув, Юнос подозвал Медяника: