Дети Великого Шторма. Трилогия

Он гладил ее волосы, он сжимал ее холодные пальцы и вытирал ее слезы, не переставая при этом говорить, что произошла ошибка, что лорд не даст в обиду своего родственника, что справедливый суд непременно во всем разберется и оправдает художника, который ни в чем не виноват, – а в голове его все это время пойманной птицей билась одна лишь мысль: «Что же было в том письме?»

Письме, адресованном художнику, но попавшем в руки Пейтона Локка…

Они оба – и сам Хаген, и Трисса – в глубине души понимали, что все его утешительные слова лживы. Правда оказалась простой и жестокой: уже через три дня Тео из клана Фиренца был признан виновным в сговоре с Лайрой Арлини и приговорен к смерти. Когда художника вели на плаху, из толпы зевак вырвался молодой человек и кинулся к приговоренному, но один из стражников ударил его хлыстом. Несчастный осел на мостовую, закрывая лицо руками; сквозь его пальцы сочилась кровь.

Что потом с ним стало, Хаген не узнал – не осмелился узнавать. Но Маркус Фиренца, птенец соловья, больше не нарисовал ни одной картины или фрески, которая сделалась бы известной широкой публике.

– Стечение обстоятельств, – сказал Пейтон в ответ на прямой вопрос племянника. – Всякое случается. Ты тут ни при чем!

Спросить, что было в письме, Хаген так и не решился.

Маленькие лодки, что время от времени следовали за «Невестой ветра», были связаны с нею и с капитаном, но как-то на свой манер – Хаген не понял, в чем тут суть, – и Кристобаль Крейн мог на время передавать их любому члену команды, который становился своего рода навигатором небольшого суденышка. Эта роль выпала Умберто – Хаген не возражал, поскольку не много смыслил в рыбокораблях, даже маленьких, – однако настроение у помощника капитана ничуть не улучшилось.

– Ну и отвратительная у тебя рожа… – проговорил он, сидя на корме и всем своим видом выражая презрение к напарнику – глубокое, как Меррский котел. – Я взял тебя с собой, потому что капитан приказал, но будь моя воля…

– …лежать бы мне на дне с камнем на шее, – перебил Хаген, устало вздохнув. – Ты повторяешься. Я-то рожу могу и поменять, а вот с твоим небогатым воображением, боюсь, ничего сделать не удастся.

Молодой моряк пробормотал какое-то ругательство, но пересмешник его уже не слушал. Он почему-то вновь вспомнил о той, с кем провел ночь перед отплытием из Каамы, и удивился собственному спокойствию. Если его догадка верна, если Мара – не наваждение, которое наслала Меррская мать, то…

«Зачем Ты меня выбрала? Зачем я Тебе понадобился?»

Нет ответа.

– Эй, оборотень! Глянь-ка вон туда!

Хаген так и сделал.

Там, куда указывал Умберто, берег утопал в густых зарослях, которые выглядели слегка угрожающе, но ничем особенным не отличались. Хаген уже хотел об этом сказать вслух, как вдруг заметил посреди листвы кое-что и впрямь весьма неожиданное.

Причал.

– Я так понял, эта часть острова считается необитаемой… – негромко проговорил пересмешник. Его спутник многозначительно ухмыльнулся. – Будь мы во владениях капитана-императора, я бы решил, что вижу тайную гавань контрабандистов. Но это Окраина, какая тут контрабанда? Что ж, надо проверить, кто там живет.

– Ну, давай проверим, – согласился Умберто, и впервые за долгое время в его голосе промелькнули если не дружелюбные, то хотя бы добродушные нотки. Лодка, повинуясь мысленному приказу, поменяла курс. – Ходят слухи, что у капитана-императора есть свои люди во всех портах Окраины, включая Кааму. Их с Лайрой война временами принимает, как говорит наш капитан, «очень замысловатые формы». Иными словами, когда у короля и императора не получается дать друг другу в зубы, в ход идут деньги, обман, яды. Интересно, что из этого мы обнаружим на берегу?

При слове «яды» Хаген поморщился, но Умберто этого не заметил. Молодой моряк нетерпеливо глядел вперед, подобравшись, словно взявшая след гончая, и пересмешник почувствовал, как неприязнь к помощнику Крейна постепенно слабеет, уступая место чему-то другому.

Он пока что не знал, чему.

Вблизи лес оказался довольно густым и зловеще тихим, как будто его обитатели, завидев незваных гостей, поспешили скрыться. Пересмешник некстати вспомнил, что здесь, по словам Нами, водятся ядовитые змеи и «прочие твари». Доски причала жалобно заскрипели у них под ногами; было заметно, что соорудили его давно и не подновляли уже много лет. Но Хаген вдруг ощутил странную уверенность, что тут кто-то побывал. Возможно, вчера. Он растерялся, а потом, взглянув на Умберто, вспомнил: они в одной команде, они связаны.

А Умберто умел охотиться.

«И зачем только капитан послал меня с ним? – подумал пересмешник, досадливо хмуря брови. – Я не моряк, не следопыт, я… от меня нет никакой пользы. Он и сам бы справился с этим заданием».