Я наблюдал за сборами свысока – во всех смыслах этого слова. Выше был только падший ангел. Дело в том, что я давно начал уговаривать родителей пустить меня в поезде на верхнюю полку. Мама была категорически против, а папе я так надоел своим нытьем, что он сдался и для тренировки, а скорее всего, чтобы я не нудил, запихнул меня на верх «Хельги» с книжкой и одеялом. Оттуда я и подавал критические реплики под молчаливое одобрение падшего ангела.
На совершенно безобидный вопрос: «Зачем нам на море трехтомный справочник по инфекционным болезням?» – на меня шикнули, сняли сверху и отправили к Гришке, чтобы я не мешался под ногами.
Тот порасспросил меня о сборах. Потом мечтательно закатил глаза:
– Да, завидую тебе, поедешь поездом на верхней полке, с песнями.
– Сурок годится? – полюбопытствовал я.
Мне казалось, сурок-хорек, который путешествует из края в край, будет очень уместен.
– Ну, нет в тебе романтики! Ты же не идешь, а едешь. Это же совершенно другие ритмы. Вот, например: «Мимо окон проплывают поезда. / Нет да нет, а в них покажется… – (Тут последовала выразительная пауза.) – звезда!»
На это возразить мне было нечего, и мы перешли к изучению справочника по акушерству и гинекологии, под шумок прихваченного запасливым и любознательным Гришкой.
Билеты на поезд дедушка добыл (думаю, не без помощи нагана) в военных кассах на канале Грибоедова.
И наконец день настал.
Коля-таксист с сомнением поглядывал на количество чемоданов, которое каким-то чудом он должен был разместить в багажнике своей «Волги». Но как-то справились, и присевшая на задние колеса машина, скрипя и охая, доставила нас на Витебский вокзал.
Зеленая гусеница Ленинград – Одесса отдыхала на пятом пути.
Все было очень торжественно, как на первомайском параде. Колонны отдыхающих с криками «Куда?» бодро маршировали вдоль состава. Номенклатурные проводницы в форме и при погонах приветственно махали флажками. Некоторые нетерпеливые демонстранты уже праздновали, чокаясь бутылками и закусывая подозрительными вокзальными пирожками. Ошалевшие от счастья отпускники пели «Я люблю тебя, жизнь!» и напрасно надеялись на взаимность со стороны хмурых грузчиков, озабоченных железнодорожников и невозмутимых работников общепита.
Наконец состав эпилептично дернулся – и перрон медленно поплыл назад, а мы, набирая скорость, покатили навстречу новым приключениям.
Дедушка купил все четыре полки, чтобы нам было удобнее, все-таки ехать не одни сутки. Ночной горшок, задвинутый мамой под нижнюю полку, придавал купе домашний уют. А на верхней полке обосновался я, капитально и со знанием дела. Впрочем, там и книжек с картинками было не надо. За окном быстро, как в кино, менялись кадры. Стук колес убаюкивал. Я задремал.
Проснулся я от стука в дверь, за окном темнело. Через провисшие провода, как на скакалке, прыгали вверх-вниз ранние звезды.
Проводница принесла чай. Женщины, как всегда, разговорились. Откуда, куда, с кем. На просьбу мамы показаться я свесился с верхней полки.
Проводница умилилась:
– Какой кудрявый да симпатичный!
Мама зарделась от удовольствия. Папа, наоборот, прикрылся газетой – он терпеть не мог бабских причитаний.
– Ну, и куда такой большой мальчик едет? А ты и читать умеешь? – И проводница хвастливо добавила: – Мой-то тут меня из рейса басней Крылова встретил. А ведь не больше тебя, всего на какой-нибудь годок старше.
Мама одобрительно закивала и укоризненно посмотрела на меня. При фантастической памяти басни я учить не любил.
Я обиделся. Недолго думая, чем бы поразить маму и проводницу, я посмотрел в окно и задумчиво продекламировал:
– Мимо окон проплывают поезда! Нет да нет, а в них покажется… – выдержал, как учил Гришка, паузу, и для пущего эффекта выбросив руку в сторону окна, закончил: —…звезда!
И замер в ожидании оваций.
Стаканы с чаем из рук проводницы и папа с верхней полки упали почти одновременно.
Проводница с глазами тушкана, увидевшего филина, попятилась назад и растворилась в коридоре.
Больше чая нам не приносили до конца путешествия, да и проверкой билетов не тревожили. Мама почему-то долго не разговаривала с папой, даже не заклеила ему пластырем шишку, набитую при падении, сказав, что так ему и надо. Вот уж без вины виноватый! Но Гришку я не сдал, как папа ни допытывался. Хотя я совершенно не понял, почему романтическая ода звездам произвела на взрослых такое впечатление.
Хочешь не хочешь, а мириться с мамой как-то было надо, а то она могла дуться весь отпуск.
Случай подвернулся сам собой. Поезд часто останавливался на маленьких станциях. К вагону бежали, подхватив корзины и ведра, местные торговки.
Окна купе были приоткрыты, и вагон мгновенно наполнялся ароматами, а рот – вязкой слюной. Некоторые даже продавали вареники с картошкой и вишнями. Хотя для вишен был еще не сезон. Вот, говорят, на обратном пути ее будут продавать прямо ведрами, а еще кизил и маленькие дикие абрикосы со смешным названием – жердельки. А пока на столике в купе не переводились малосольные огурчики с налипшим на них укропом, молодая рассыпчатая картошка и сахарные на разлом помидоры.