Дети Воинова

Все покупали через окно, от поезда отстать боялись. А тут на одной станции остановились минут на пятнадцать. Меня-то мама в купе заперла, а вот папа вышел размяться. Мама, демонстративно отвернувшись к окну, не задерживала. Я видел в окно, как папа вышел из вагона, перекинулся парой слов с соседями и двинулся вдоль состава. Раздался первый гудок, мама взволнованно высунулась в окно. Второй гудок, третий – папы все не было. Мама выскочила в тамбур. Проводница закрывала дверь. Состав тронулся, свисток машиниста заглушил отчаянный мамин плач. Народ сочувственно заметался. Кто-то предложил дернуть стоп-кран, и в этот момент из тамбура в коридор, потный и счастливый, ввалился папа. И в руках он нес огромный букет роскошной сирени. Женщины, включая проводницу, завистливо ахнули. Мама прятала в ветках счастливое и заплаканное лицо. Папа светился от удовольствия. Разговоров о том, как он доставал эту сирень, через какие заборы прыгал и от каких собак убегал, хватило до самой Одессы.

Оставив папу и маму ворковать в купе, я отправился на разведку.

* * *

Станций в ближайшие три часа не предвиделось, двери вагона задраили, как люки на подводной лодке, – деваться мне, похоже, было некуда, и родители разрешили мне пройтись по вагону.

Я стал бесцеремонно заглядывать в одно купе за другим. Вагон гудел как растревоженный улей. Каждое купе жило своей жизнью. Студенты горланили песни, гроздьями свисая с верхних полок. Я постоял и послушал и про туманы, и про запах тайги. Меня усадили, дали пряник, попросили что-нибудь спеть. Посмеялись над знаменитым хорьком-сурком, про поезд я спеть не посмел, памятуя неудачный дебют. Сурок же был проверен временем и одобрен цензурой, хотя соседи, до этого весьма миролюбиво настроенные, вдруг застучали в стену, попросив прекратить безобразие и не хулиганить. Расстались мы со студентами друзьями, договорившись на будущий год вместе пойти с палатками в тайгу.

В следующем купе играли в карты. Это мне понравилось, в карты я играть умел и любил. Пока я болел, бабушка научила меня играть в «дурака» и «пьяницу». Поскольку, как вы помните, болел я долго, то из любителей быстро перешел в профессионалы. Не сумел я оставить дураком только Гришку, который в карты, как и на пианино, играл виртуозно. Правда, иногда в его колоде оказывалось пять тузов, но я закрывал глаза на эти мелочи. Круглой дурой, как всегда, оказывалась безобидная бабушкина сестра, причем дедушка ехидно добавлял, что не только в картах.

Я терпеливо приглядывался, думая дождаться своей очереди и показать всем класс. Так же снисходительно следил за игрой ветхий старичок, притулившийся в углу на нижней полке.

Мужчины за столом были в ажиотаже. Они досадливо хлопали картами о стол и себя по ляжкам, обтянутым трениками. Женщин с ними не было – они жужжали в соседнем купе, обсуждая нечутких мужей, сварливых свекровей, идиотов-начальников и гениальных детей.

Нечуткие мужья тем временем бились не на жизнь, а насмерть: карты рассыпались веером по вагонному столику, цифры на бумаге не умещались, спертый воздух купе наполняли непонятные слова: мизер, вист, прикуп…

Студент, дефилирующий по коридору с гитарой, сунулся было с комментариями и пропел, подражая хриплому баритону Высоцкого:

Да вот не дале как вчера,
Поймаю, так убью его на месте,
Сижу, а мой партнер подряд играет мизера,
А у меня – гора, три тыщи двести.

На него шикнули, потому что как раз в этот момент усач в трико прикупил шестую взятку на мизере. У него даже усы обвисли от такой неудачи.

Тут дедок не выдержал:

– Ты что ж, родной, заказываешь мизер без шестерки? Хорошо, что у тебя партнеры играть не умеют, у меня бы ты все взятки прикупил.

– Тебя, дед, хорошо в гололед вперед пропускать, из тебя еще весь песок не высыпался, а туда же! – огрызнулся усач. – Знал бы прикуп – жил бы в Сочи.

– А ты не блефуй, если не умеешь.

Они бы еще долго пикировались, если бы другой, тощий и очкастый партнер по картам не выбыл из игры, призванный в купе массивной, как анаконда, женой. Слегка придушив супруга в объятиях, она плотно притворила дверь купе и переваривала его уже, видимо, до самой Одессы, потому что с тех пор его никто не видел.

Ехать еще было как минимум сутки, и, поскольку игроков в преферанс на горизонте не наблюдалось, пришлось заткнуть дыру резервным старичком, который для виду обиженно покобенился, но к столу присел и колоду взял в подагрические пальцы более чем умело.