Дети войны

Отблески солнца вспыхивают вдалеке, у подножья холмов, и я понимаю – вот он, отряд чужаков. Мы идем навстречу друг другу, и сквозь клубы пыли я начинаю различать коней и повозки. Стук копыт все громче, земля гудит. Трубный клич разрезает воздух – внезапный и гулкий, он отдается эхом, уходит в небо. Два долгих сигнала. Что за труба поет там? Я чувствую в ней силу.

Чужой отряд уже совсем близко. Я останавливаюсь, протягиваю раскрытые ладони. Шаги за спиной стихают – мои предвестники замерли, ждут. Их имена сияют.

Чужаки замедляют шаг. Пыль оседает вокруг тяжелых копыт, солнце сверкает на серебристых шлемах, на широких лезвиях копий. Пешие воины облачены в кожаные доспехи с медными бляхами, ножны перевиты шнурами. Повозки возвышаются, словно скалы, и это не повозки вовсе – боевые машины. У каждой лишь два колеса, но в упряжке по четыре коня, свирепых, косящихся на меня налитыми кровью глазами. И в каждой повозке – два воина: один держит поводья, другой сжимает копье.

Тот, чья повозка стоит впереди, вскидывает руку, начинает говорить. Его голос суровый и резкий, слова падают, как острые камни, я не понимаю их. Это не наша речь и не язык врагов. Говорящий требовательно смотрит на меня. Шлем закрывает ему половину лица, и от этого оно кажется жестким, словно вырублено из гранита.

Я качаю головой и говорю:

– Мы приплыли издалека. Я не знаю ваш язык.

Воин снова говорит что-то, но уже не мне – и с одной из колесниц спрыгивает возница, идет к нам. Его доспехи проклепаны металлом, солнце сверкает на них так, что больно смотреть. С рукавов и наплечников струятся синие ленты, а лицо замотано, я вижу только глаза, внимательные, серые.

Он протягивает раскрытую ладонь, смотрит вопросительно. Может быть, он хочет почувствовать, враг я им или нет? Я позволяю ему дотронуться. Темнота грохочет в моем сердце, готовая вырваться наружу. Но он не ощущает ее и не вслушивается в мою душу. Должно быть, его краткое прикосновение – дань обычаю, не более.

Копьеносец в повозке вновь поднимает руку, повторяет свои слова. Они по-прежнему незнакомы мне – набор звуков, – но я все понимаю.

– Приветствую чужестранцев! – произносит копьеносец. – Кто вы и откуда?

Человек с замотанным лицом ловит мой взгляд, говорит:

– Я переводчик. Пока я рядом, мы понимаем тебя, ты понимаешь нас.

Его слова чужие, я едва различаю их и не могу запомнить, но суть ясна.

Я киваю и отвечаю, глядя на копьеносца:

– Мы приплыли из другого мира. Мы не враги. Я должен увидеть вашего лидера.

36

Я знала все тонкости языка врагов. Произношение и многозначные слова; то, какая речь пристала девушке моего положения и возраста и какие выражения должны смущать и вызывать негодование. Я могла думать на этом языке – его сухие звуки поначалу царапали душу, не вмещали мысли, но потом я привыкла. Читать было проще, чем говорить: буквы, теснившиеся на страницах толстых книг, складывались в истории, текли неспешно, и я забывалась, погрузившись в поток чужих жизней.

У нас в мире было только два языка – наш и захватчиков, и без изучения нельзя было понять ни один из них.

И сейчас голова гудела, сердце колотилось, что есть сил, а ладони стали липкими от пота. Почему я начала понимать речь этих людей в дикарских доспехах? И почему их слова остались безумным набором звуков? Как это возможно?

Но мы в другом мире: кто знает, что здесь возможно.

Перевязь ружья до боли врезалась в ладонь, но я не ослабила хватку. Взглянула на Мельтиара. Неподвижный, он стоял на шаг впереди нас, пыль медленно оседала на его волосах, на рукавах куртки.

Командир отряда – кем он еще мог быть, этот человек в высоком шлеме? – поднял и опустил копье, ветер подхватил голубые ленты, обмотал вокруг древка. Это угроза? Я успела подумать об этом, успела окинуть взглядом равнину, но чужак заговорил:

– Посланник дальних берегов, наш предводитель выслушает тебя. Но твои воины останутся здесь.

– Я безоружен, – ответил Мельтиар и протянул раскрытые ладони. – Я пойду один.

Мне показалось, что время застыло. Равнина, пыль, гаснущий вкус соли и мы – напротив хозяев этой земли. Мне нужно торопиться, вырваться из строя, пока Мельтиар не отдал мысленный приказ, не велел нам всем остаться. Сейчас он сделает это, я должна успеть.

Я шагнула вперед и сказала:

– Я пойду с Мельтиаром. Я с ним всегда.

Мельтиар поймал мой взгляд, кивнул. Я ждала, что сейчас его голос пронзит душу, – но Мельтиар молчал.

Может быть, враги могут услышать и понять даже мысленную речь?

Наш отряд пришел в движение, шум голосов наполнил воздух. Мы переплыли море с Мельтиаром, он наш лидер, мы не оставим его – эти слова звучали вокруг меня снова и снова.

Чужак поднял копье, ударил о дно повозки, повторил, не повышая голоса:

– Твои воины останутся здесь. Она, – он указал на меня, – твоя?

– Она моя, – ответил Мельтиар и взял меня за руку.

Его ладонь была сухой и горячей, а чувства пылали, ясные, как никогда: он был устремлен и уверен, он хотел, чтобы я шла вместе с ним.

– Тогда она может сопровождать тебя, – сказал чужак.