Дети войны. Чёрная быль

– Да, он приезжал свататься. Отцу понравился, мне тоже, – Кристина грустно улыбнулась, продолжая: – Его арестовали в тридцать седьмом, сразу как арестовали твоего мужа, и тоже «за вредительство». Забрали прямо в костёле, из-под венца.

– Прости, я не знала. Ты так и осталась одна?

– Почему одна – с отцом, за ним ухаживать нужно, – ответила Кристина.

Я сидел рядом с Марысей, и она гладила мою голову. «Какая она красивая», – думал я. Но мне почему-то было жалко её и даже хотелось плакать. Наверное, душа моя была уже тогда готова к тому, что потом случилось…

Нас теперь в доме трое: дедушка, Кристина и я. У дедушки ещё есть сын, самый младший, Роман. Перед войной он женился на родной сестре моей матери. Потом уехал в Донбасс на заработки, да так и застрял там. Анюте, жене своей, каждый месяц присылал деньги с наказом сберечь их до его возвращения.

«Вернётся – тогда и решим, что делать», – говорила она дедушке.

Дедушка часто доставал из сундука коробку, в которой хранилось письмо от дяди Романа, и просил Кристину прочитать его. Кристина читала вслух почти наизусть выученное письмо. Оно было длинное, с подробным описанием шахтёрской жизни, но я запомнил почему-то именно эти слова: «Отец, Вы не переживайте за меня. Вот заработаю денег, и мы построим для нас с Анютой дом, рядом с Вашим и братовым. И обязательно покроем бляхой, как у Вас…»

А дальше от дяди Романа не было никаких вестей. Анюта, жена его, заболела и вскоре умерла. От горя.

И только после войны тётя Цезя узнала, что он жив. Добрые люди на шахте успели предупредить дядю Романа о повсеместно проводимых репрессиях против поляков. Так спасли его от НКВД.

Они же помогли ему попасть в Войско Польское, формировавшееся на территории СССР. Роман Стаховский воевал в его составе до конца войны, дошел до Берлина. После войны остался в Польше, женился. Польское правительство выделило ему, как участнику войны, в собственность землю и дом на возвращённой Польше территории. Место это называется Жары, недалеко от Зелёна-Гуры. Забегая далеко вперёд, вспоминаю свою встречу с ним. В 1987 году я получил приглашение от его старшей дочери и приехал в Польшу. У дяди Романа шестеро детей: пять дочерей и один сын. Ничего этого дедушка уже не мог знать, он умер в конце войны, сохраняя в памяти лишь письмо от дяди Романа.

«Что ж, Бронек, нас теперь двое, будем молиться нашей Матери Божьей и ждать её милости», – тётя Кристина подходит к образам, называет поимённо моих отца, мать, сестру Ядвигу и брата Антона, дядю Романа.

Молится долго, потом обнимает меня, прижимает к себе. Мне хочется плакать, но слёзы не текут. Я ими давлюсь.

А пока ещё дедушка с нами. Дни по-прежнему сменяются неделями, недели – месяцами. Мне приснился сон, что во дворе нашего дома развернулось свадебное торжество – весилля. За большим деревянным столом много людей. Во главе стола «молодые»: мой дядя Роман и красивая женщина. Рядом с ними, на лавке – музыканты. Танцуют карапет, быструю полечку «с каблучком». Среди танцующих – мой отец и мама. На отце белая рубашка и тёмные брюки, заправленные в блестящие хромовые сапоги. Он пристукивает каблуками под звуки бубна и гармошки, красиво откидывая правую ногу. Мама весёлая, громко смеётся.

Я рассказываю дедушке про свой сон.

– Это, внучек, ты видел во сне то, что было наяву, когда ты был совсем маленьким, – и запомнил. Ох как танцевал твой отец!

– А как играл на органе в нашем костеле – душа замирала, – подхватила разговор Кристина. – Люди слушали и как будто с Богом разговаривали.

По щекам дедушки ручейком стекают слёзы.

Зимой любимое место дедушки – возле печи, вдоль которой располагается широкий лежак из толстых дубовых досок. Дедушка его сделал сам и отдыхает на нём с неизменной трубкой во рту. Встаёт он очень рано. Садится на табуретку и подгоняет заготовленные для маслобоек клепки. Потом стягивает клепки обручами из лозы – и маслобойка готова. Дедушкины маслобойки пользуются большим спросом. Заказать их приезжают люди из других сёл. Так дедушка зарабатывает, чтобы прокормить нас. Но ему с каждым днем всё тяжелее делать эту работу. Засыпает он, когда на дворе уже темно, сидя на лежаке, прислонившись к печке. Кристина вынимает у него изо рта погасшую трубку и кладёт в туесок рядом с кисетом.

Утром к нам приехал староста Сушкевич. Кристина открыла ему дверь и пригласила к столу:

– Присаживайтесь, я как раз пироги испекла.

Сушкевич снял картуз и, подойдя к дедушке, сказал: