Дети войны. Народная книга памяти

Наш город бомбили каждый день, земля содрогалась, было очень страшно. Не знали куда бежать, что делать. Люди с детьми бежали в сторону железнодорожного вокзала – он стоял в черном дыму. С собой люди брали то, что могли унести, как-то пытались спрятаться от бомбежек. Эвакуировались на кораблях, самолетах, и даже на подводных лодках. Зато мародеры пользовались случаем и все очищали: квартиры, дома – у них цель была своя. А мы решили остаться: пусть нами распорядится судьба. Но все, что мы видели, что испытывали, – словами не передать. Прятались дома под скалой: там поставили кровати, а кто-то спал на досках или даже на табуретках. Хотя какой сон, когда бомбили постоянно!

Семья у нас была большая: дедушка, бабушка, мама, сестра, брат, мамина сестра и ее дочь, двое ее внуков – все местные. Соседи с Бомбор и с улицы Пластунской тоже жили у нас. Много было народа, жили очень дружно и сплоченно, делились каждым кусочком кто что раздобудет.

Очень тяжело было нашим бойцам сражаться с фашистами. Я видела, как один наш самолет сражался с несколькими немецкими и так долго наш летчик боролся против них! И все-таки немцы его подбили. Я видела, как летчик спускался на парашюте, его подобрали наши и отправили в госпиталь учебного отряда. А я там уже работала, увидела этого летчика и сказала ему, что видела, как он сражался с немецкими самолетами и как спускался на парашюте. В госпитале его лечили, ухаживали за ним, жаль только, его фамилии не помню.

В первые дни войны председатель уличного комитета, ныне покойная Прасковья Макаровна Запорожец (все ее называли тетей Паней), собрала жителей и комсомольцев, где мы жили, и предложила копать противотанковый ров, который проходил от Лабораторного шоссе до инкерманской штольни. Люди работали с большим энтузиазмом. У всех были семьи, дети, и все понимали, для чего нужно это делать. У всех было общее горе. Ров рыли около двух месяцев. Меня, семнадцатилетнюю, отправили работать в госпиталь, который находился в учебном отряде. Оттуда мы приносили белье, портянки и прочую одежду – женщины слободки это белье стирали, гладили, ходили собирать подарки для наших воинов, кто что мог дать. Когда подарки собрали, то отвезли их в воинскую часть на Мекензиевых горах.

Раненых перевязывали, раны зашивали. Раненые поступали в тяжелейшем состоянии: раны загнивали, в них начинали заводиться черви. Медики по нескольку раз промывали раны, обрабатывали их сулемой – без перчаток и пинцетов. Работали сутками, не выходя из штольни: стирали перевязочные материалы, гладили и опять перевязывали.

В части нас встретил майор Мажуло из Ленинграда и сказал, что у него дочь такого же возраста, как я. Он водил нас по части, все показывал и рассказывал. Затем мы пришли к минометчикам, где нас познакомили с командиром подразделения лейтенантом Сергеем Фроловым. Между нами завязалась фронтовая переписка. Письма его я сохранила, но он погиб на Мекензиевых горах в 1942 году, последнее письмо было от 2 мая 1942 года.

Когда сильно стали бомбить, госпиталь перевели на Максимову дачу, а потом в инкерманские штольни. Я работала в армейском госпитале, а рядом находился флотский. Раненых перевязывали, раны зашивали. Раненые поступали в тяжелейшем состоянии: раны загнивали, в них начинали заводиться черви. Медики по нескольку раз промывали раны, обрабатывали их сулемой – без перчаток и пинцетов. Работали сутками, не выходя из штольни: стирали перевязочные материалы, гладили и опять перевязывали. В одной штольне работали, а в другой отдыхали, если появлялась возможность. Раненые все поступали и поступали. Воду привозили на бричке, а когда воды не было, пили и умывались шампанским – из-за дефицита воды в условиях жаркого лета населению выдавали винное сусло с местного завода шампанских вин.

Воду привозили на бричке, а когда воды не было, пили и умывались шампанским – из-за дефицита воды в условиях жаркого лета населению выдавали винное сусло с местного завода шампанских вин.