Дети войны

Но я не могла есть. Даже чай пила с трудом, — вкус темных листьев переплетался в нем со вкусом лесных ягод, с днями наших скитаний.

«Не бойся за меня», — сказал Мельтиар, уходя. И я старалась быть спокойной, ждала, пока он вернется или позовет меня.

— Как долго, — сказала Анкэрта.

Она сидела рядом, обхватив ладонями чашку, и словно пыталась разглядеть что-то на дне. Ее темные волосы змеились, стремясь выбраться из-под повязки, но были стянуты крепко. Как и все, Анкэрта собиралась с утра на тренировку.

Я немного завидовала ей, — ее имя было длиннее двух слогов и звезда сияла ярко, видимая невооруженным глазом, редкость для простых воинов. И ее команду не распустили, — люди, близкие ей с детства, по-прежнему были рядом.

Но не все из них вернулись с войны. Из четверых осталось трое.

Мы были знакомы с Анкэртой всего несколько дней, но я уже не раз слышала от нее о погибшем. Его звали Эри. В команде все были одногодками, но Эри выглядел моложе остальных, и враги считали его младшим братом Анкэрты. Он погиб на третий день войны, неподалеку от Атанга.

Когда Анкэрта говорила о нем, ее голос становился тихим и только эхо чувств дрожало в кончиках пальцев. «Мы были у пророков после войны, — говорила Анкэрта. — Больше недели. Там, в пещерах, он мне все время снился. А теперь я просто чувствую его рядом, даже ближе, чем раньше. Он слышит меня сейчас». Я слушала ее и едва могла сдержать слезы, — они горели в горле, рвались наружу, — но глаза Анкэрты оставались сухими.

— Ты не знаешь, — проговорила она теперь, — зачем они это сделали? Зачем забрали у Мельтиара память?

Я хотела промолчать, — что я знаю об этом? — но не смогла.

— Там, наверху, — сказала я и удивилась тому, как твердо звучит мой голос, — происходят ужасные вещи.

Анкэрта взглянула на меня, готовая заговорить, и замерла.

Призыв пронесся сквозь мысли, — голос, неотличимый от звука флейты, без слов говорящий, что делать.

Я вскочила на ноги. Вокруг меня воины поспешно собирали оружие, устремлялись прочь, — на окраину лагеря. Мельтиар ждал нас там.

Его мысль коснулась души словно луч темноты — облеченная в слова теперь, звучащая только для меня.

Я говорил тебе, не бойся. Со мной все в порядке.

Сон уже обволакивал меня, качал на теплых волнах, так непохожих на волны моря. Влек меня все глубже, в темный покой. Я почти не чувствовала своего тела, — лишь отголоски наслаждения в нем, — я падала и парила, пространство вокруг меня искрилось. Яркие росчерки складывались в картины, проносились мимо, — сотни сновидений, я могла бы шагнуть в любое из них, но оставалась на краю яви. Мне хотелось, чтобы Мельтиар был рядом со мной и во сне.

Но Мельтиар не спал.

Сквозь марево дремоты я чувствовала каждое его движение и каждых вдох. Его руки блуждали в моих волосах, замирали на миг, скользили вниз, оставляли горячие следы на спине, повторяли линии тела. Сквозь волны забытья я пыталась дотянуться до Мельтиара, но различала лишь стену усталости. Такую высокую и несокрушимую, что даже сон не может ее одолеть.

Раз Мельтиар не может заснуть, значит и я не должна.

Усилием воли я вынырнула из марева полусна и открыла глаза.

В шатре было темно. Я лежала, уткнувшись в плечо Мельтиара. Отблески ночника текли по его коже, как лунный свет. Волосы расплескались по постели, черные на темных простынях. Я коснулась их, и Мельтиар обнял меня крепче.

Я вспомнила, почему не хотела засыпать.

Весь день я хотела спросить Мельтиара, что было утром, вернулась ли память. Но мы тренировались, на берегу и на корабле, среди ветра и плеска волн, — пока не стемнело. А когда вернулись в шатер, я забыла о словах.

— Ты что-нибудь вспомнил? — Такой простой вопрос, но голос едва меня слушался, словно я спрашивала о чем-то запретном.

— Нет. — Ответ растаял в воздухе, остался лишь шум ветра за стенами шатра и чьи-то голоса вдалеке. Я думала, что Мельтиар не скажет больше ни слова, но он продолжил: — Воспоминания вернутся постепенно. Песня разрушила завесу, которая их сдерживала, но они придут не все сразу. Наверное, так лучше. Проще будет осознать.

Стена усталости не смогла заслонить его чувств, они горели позади каждого слова, — не лучше, не проще, нужно сразу узнать все.

Что было с ним там, в чертогах тайны?

Я зажмурилась, пытаясь успокоится.

— Ты расскажешь мне, — спросила я, — когда вспомнишь?

— Да, — ответил Мельтиар.

Кори простился с нами на краю лагеря.

Солнце уже скрылось, первые звезды мерцали в сумеречном небе. Вечер тек по земле, похищал краски, оставлял лишь синие тени и алые искры костров. Мы стояли, держась за руки, и я пыталась хоть на миг забыть о том, что нас разделили, мы больше не одна команда. Но сумерки не могли скрыть узор преображения на одежде Коула. В его прикосновении сквозили отзвуки чужой силы, и я чувствовала его одиночество — острее, чем прежде. Кори возвращается в город, я скоро уплыву, а Коул останется здесь. Один, вдали от всех, кто ему близок, в команде, с которой не смог сродниться.