Дети Времени всемогущего

Свеча перед иконой покачнулась и замигала, Милика торопливо поправила её, обернулась и успела увидеть распластавшегося в прыжке волка. Захлебнувшийся вопль слился с рычаньем и чудовищным хрустом. Людвиг, её Людвиг отшвырнул изломанное тело и бросился на второго пришельца – старика в коричневой куртке.

– Людвиг, – Милика рванулась вперёд, – Людвиг, стой! Это божьи люди!

– Молчи! – Клаус ухватил женщину за плечо, – он знает, что делает. Они из Вольфзее…

Из Вольфзее? Да, конечно… Слуга Берты, как она его не узнала?

Высокая старуха с непокрытой головой шагнула в церковь вперёд спиной. Берта! Чего ей надо?

– О боже, – прохрипел Клаус.

Кормилица Людвига ткнула пальцем в лунную пасть.

– Отто! – выкрикнула она. – Отто Ротбарт!

Людвиг поднял окровавленную морду, рыча на ворвавшегося в церковь волка, одноглазого, с седеющей гривой. Берта пятилась к алтарю, её нога угодила в кровавую лужу, но она не заметила.

– Отто! – шаг назад, багровый след на светлом мраморе.

Одноглазый зверь рванулся вперёд, Людвиг бросился наперерез. Волки сшиблись грудью, словно глухари на токовище, захохотала Берта. В проёме, снова вперёд спиной, возникла женщина в тяжёлом придворном платье. Графиня Шерце!

– Фридрих! Фридрих Доннер!

Тёмная тень взмыла вверх, золотом сверкнули глаза. Огромный, больше и Людвига, и Отто волк по-кошачьи мягко приземлился возле статуи архангела Михаила.

Фридрих Доннер? Ротбарт-Молния! Прапрадед Людвига и Руди? Он был добрым человеком, очень добрым, хоть и великим воином. Почему он слушает Берту?

– Назад! – Клаус отшвырнул женщину к алтарю, где в неё вцепился Мики.

– Зиглинда! – завопила Берта, – Зиглинда!

Ещё один зверь. Белый… Волчица. Самая прекрасная из императриц Миттельрайха. С Зиглинды великий Альбрехт писал Богоматерь…

Цигенбок поднял пистолет, целясь в снежно-белую грудь, и тут Милика очнулась.

– Берта! – только бы он понял. – Стреляй в Берту! Скорей!

Грохот, пороховая гарь мешается с запахом свечей и крови, кормилица Людвига валится вниз лицом, царапая руками бледный мрамор. Лающий хрип: «Густав!», в храм медленно входит ещё один волк, на мгновенье замирает над телом и бросается к алтарю, но золотой свет отбрасывает тварь назад, в лунное озеро. «Пока горят свечи, они не пройдут»…

– Дьявол! – Клаус отшвырнул разряженный пистолет, – потерял пороховницу.

Графиня Шерце споткнулась о руку мёртвого слуги, Людвиг с Отто сплелись в рычащий, истекающий кровью шар, Зиглинда и Фридрих с воем заметались вдоль золотой границы.

– Хайнрих! – топнула ногой статс-дама, и из лунной пучины возник тёмный силуэт.

Кем он был, этот Хайнрих? Милика не знала, но он жил давно – теперь это имя произносят иначе.

– Милика Линденвальде!

Её зовут? Графиня Шерце?!

Статс-дама улыбалась. Милика видела её улыбку в первый раз.

– Сейчас ты умрёшь! – Ноздри графини раздувались, в уголках губ пузырилась слюна. – Ты, выскочка, запятнавшая дом Ротбартов! Ты отобрала счастье у достойных, ты принесла беду, и ты умрёшь! Но сначала увидишь, как издыхает твоё отродье… И твой муж-отступник. Их не будет даже в аду, графиня Линденвальде. Слышишь, ты, даже в аду! Я хочу, чтоб ты это знала… Знала, что это из-за тебя, ты…

Резкий, короткий свист, кликуша, шатаясь, хватается за горло.

– Она знает, – бормочет Клаус фон Цигенгоф.

Графиня вырывает кинжал, из рассечённой шеи вырывается алая струя, заливая руки святой Анны и ветки бересклета. Оттилия фон Шерце, опрокидывая вазу, валится к ногам святого Иосифа.

– Она больше никого не позовёт, – Клаус держит за кончик и рукоять второй кинжал, – и ничего не увидит, забери её сатана! Я всегда любил метать ножи… А сейчас поговорим по душам с гостями.

Он не промахнулся – кинжал вошёл по самую рукоять в шею того, кого звали Хайнрих. Вспыхнул и замерцал бледный лунный огонь, жалко звякнула о пол отвалившаяся рукоять. Зверь потянулся и зевнул, сверкнув белоснежными клыками.

2

Нагеля пришлось бросить: конь не мог вскарабкаться по каменистой тропинке, да и говорить с волками легче пешему. Если, конечно, с волками можно разговаривать. Руди поднял голову – церковь нависала прямо над ним, стройный тёмный силуэт на фоне предутренних звёзд, над крестом дрожит голубая звезда… Летом всё бы уже закончилось, но ноябрь подыгрывает ночи.

Из-под сапога сорвался камень – ничего страшного. Он не сломал шею в Люстигеберге, не сломает и тут. Волки выли совсем рядом, в их голосах слышались ярость и неудовлетворение – значит, он успел. Родственнички заняты добычей, но сейчас его увидят, и всё решится.

Поймут ли они, кто пришёл? Мать говорит, за пределами Вольфзее в них не остаётся ничего человеческого. Если так, ему конец. Ему, Милике, Мики и Миттельрайху, по крайней мере Миттельрайху Ротбартов, но мать лжёт. Он знал её тридцать два года и многому научился. В том числе не верить шёпоту и крику.

Рудольф Ротбарт перебрался через острое каменное ребро, спрыгнул на тропинку и вынул кинжал. Дальше он пойдёт открыто, всё равно церковь окружена и в ней всего одна дверь.