Дети выживших

А в гавань входил аррольский корабль — пузатое двухмачтовое судно с прямыми парусами и двумя рядами весел. Борта были выкрашены в белый цвет, весла — в голубой. Фальшборты сияли позолотой, и на мачтах развевались длинные серебристо-белые стяги с летящей чайкой — символом королевского дома Арроля.

Остров Арроль находился в пяти днях пути от Оро. Главным городом острова был Лувензор, сильно пострадавший во время войны с Аххумом. Некогда Лувензор был самым богатым городом на восточном борту Земли — здесь процветал огромный невольничий рынок, самый большой и многолюдный. Сюда везли рабов не только с восточного, но и с западного борта Земли. Купить здесь можно было кого угодно — от беловолосых мальчиков из Тсура до кудрявых чернокожих с неведомых южных островов.

Аррольская принцесса тоже была кудрявой, и волосы ее были жесткими и черными, как смоль. При этом лицо ее не было смуглым, и контраст между смоляными кудрями и бледно-розовой кожей придавал ей особую, редкостную красоту.

Впрочем, назвать красавицей её можно было лишь условно. Но когда она смеялась и стреляла жгучими черными глазами, — мало кто из мужчин мог устоять перед её чарами.

Правитель Лувензора после аххумского разграбления с трудом поднимался из нищеты. Остров был опустошён, множество жителей бежали или были убиты. Невольничий рынок был закрыт по повелению Аххага, и лишь недавно, после того, как Арроль стал данником хуссарабов, снова открылся.

Фрисс знал принцессу Лайсу еще ребенком. Много лет назад правитель Лувензора приезжал в Оро и на несколько недель остановился в Киатте. Девочка была с ним. У неё и тогда уже были жгучие смоляные кудри, огненные глаза и бледное лицо. А нрав был таким веселым, непостоянным, чарующим, что не только двенадцатилетний Фрисс, но и Крисс, которому едва исполнилось семь лет, безумно влюбились в неё. Ибрисса тогда уже не было в Оро, — он отправился в своё первое странствие.

Потом лувензорские гости уехали. Крисс скоро забыл непоседливую чернокудрую гостью, а Фрисс забыть не мог. Он вынашивал планы съездить на Арроль. Он много раз заговаривал об этом с отцом, и старый король, смеясь, отвечал, что совсем не прочь породниться с лувензорцами, у которых золота столько, что им кроют крыши домов, как черепицей. Но король ничего не решал в этом доме. Всё решала Арисса. А Арисса — Фрисс был уверен, — ни за что не позволила бы ему дружить с наследницей лувензорского владыки.

И думать не смей! — казалось, он слышал эти слова, хотя ни разу так и не осмелился обратиться к ней с просьбой. — Знаешь, кто они? Работорговцы! Самые жестокосердые из людей. Они торгуют человеком, как скотом, продают детей и женщин — для непотребных забав богачей. Нет! Никогда сын свободной Киатты не породнится с дочерью грязного работорговца!

Возможно, когда-то Арисса и говорила так, а Фрисс только подслушал её мнение о лувензорцах. Но ему казалось, что она обращалась прямо к нему, Фриссу, и это раз и навсегда положило конец всем его сладким полудетским мечтам.

Но вот минуло много лет, а мечты остались. Мало того — они приблизились и стали явью: принцесса Лувензора Лайса в сопровождении престарелого отца сходит на берег в Оро. Она — невеста Фрисса. И совсем скоро станет его женой, а стало быть — королевой. Законной и полноправной королевой Киатты. И наследницей королевства Арроль. А когда её отец умрёт, оба королевства объединятся под скипетром Фрисса. Это будет самое могущественное и богатое государство на земле.

Трубы взревели в последний раз и смолкли.

Лайса сошла на берег, и Фрисс, не утерпев, пошел — нет, почти побежал — ей навстречу.

Подбежав, он упал на одно колено и облобызал руку принцессы. Рука оказалась не такой уж белой и гладкой, но он этого не замечал. А если и заметил, то подумал, что дочери обедневшего правителя в последние годы пришлось вести жизнь, исполненную тяжких трудов.

То, что она уже не так молода, как ему казалось в его мечтах, он пока еще не мог осознать.

* * *

Комнатка, в которой теперь жил Ибрисс, действительно была уютной и очень светлой. Два окна выходили на задний двор, и по утрам и вечерам в них заглядывало солнце. Правда, комната была круглой, и это отчего-то смущало Ибрисса.

Первые ночи он даже боялся здесь спать. Ему казалось, что комната, едва он закрывает глаза, начинает быстро-быстро кружиться. Так быстро, что углы сливаются, исчезают. Тогда у него самого начинала кружиться голова, к горлу подступала тошнота, и он вскакивал с деревянного настила, служившего ему и кроватью, и сундуком — под настил Ибрисс прятал все свои драгоценности, — и начинал ходить от двери до окон и обратно.

Потом, спустя время, головокружение прекратилось. Он придумал, как сделать комнату квадратной. Фрисс разрешил ему писать — выдал чернила и тростниковые перья, и целый рулон тростниковой бумаги. Ибриссу пришлось порезать ее на маленькие четвертинки — получилось почти восемьсот листов. Если писать мелко и с двух сторон…