– По-моему, – торопливо заговорила Бобби, – вам надо скорее идти за помощью. И хорошо бы она нашлась в ближайшем же доме.
– Да, это единственный вариант, – согласился Питер. – Пошли, Фил.
– Только сперва ты возьми его за ноги, а мы с Фил возьмем за плечи, – остановила его Бобби. – Наверное, нам удастся его таким образом донести до ниши.
И они с этим справились, хотя, надо добавить, травмированному «гончему» весьма повезло, что он в это время был без сознания.
– Теперь я останусь с ним, – объявила Бобби. – Но ты, Питер, пожалуйста, отломи мне кусочек свечи. Пусть будет мой покороче, а твой подлиннее. И возвращайтесь скорей. Мне света надолго не хватит.
– Сомневаюсь, что мама обрадовалась бы, узнав, что я тебя здесь оставил одну, – колебался брат. – Давай лучше я здесь постерегу его, а вы с Фил пойдете.
– Нет, нет, нет, – возразила она. – Пойдете вы. Только, Питер, оставь мне еще свой ножик. Хочу попытаться, пока он еще не пришел в себя, снять ботинок с его ноги.
– Надеюсь, мы правильно поступаем, – уступил под ее напором Питер.
– Разумеется, правильно, – заверила Бобби. – Здесь, конечно, темно и противно, но мы из-за этого ведь не можем здесь бросить его одного. Лучше поторопитесь.
И они торопливо ушли. А Бобби смотрела вслед их удаляющимся фигуркам, которые были еще какое-то время видны ей в бледном мерцании свечи, и ее охватило странное ощущение, будто наступил конец света. «Вот так, наверное, себя чувствовали те монахини, которых замуровывали в стены монастыря», – невольно подумалось ей, но она тут же строго сказала себе:
– Не будь маленькой глупой девчонкой.
Этого сочетания слов Бобби просто не выносила, пусть даже тот, кто ее так назвал, преследовал вполне добрые или разумные цели. И только очень сердясь на себя, она дозволяла Роберте его применить к проявляющей малодушие Бобби.
Стряхнув с себя страх, она закрепила остаток свечи на осколке лежащего подле мальчика камня и начала открывать перочинный ножик Питера. Это всегда было трудным делом. Обычно тугое лезвие подавалось лишь после того, как его поддевали монеткой в полпенни, но на сей раз Бобби сумела с ним справиться с помощью ногтя, который, правда, сломался, причинив ей весьма ощутимую боль. Зато теперь можно было разрезать шнурки на ботинке «гончего». Освободив от него больную ногу мальчика, Бобби попробовала стащить с нее и носок, но она столь распухла и стала такой неправильной формы, что ей показалось разумней тоже его разрезать. Действовала она осторожно и медленно. Носок был коричневый, вязаный, и она задумалась, кто его мог связать мальчику. Мама? Бобби живо себе представила, как она, бедная, вероятно, сейчас волнуется из-за того, что он все еще не вернулся, и как ужаснется, когда его принесут с такой жутко сломанной ногой. И, наконец, разрезав носок, она увидела эту несчастную ногу, после чего тьма в туннеле сгустилась в ее глазах до непроницаемой черноты бархата, земля, на которой она сидела, стала какой-то зыбкой и ненадежной, а все вокруг поплыло. Однако Роберта тут же одернула Бобби строжайшим окриком:
– Глупая маленькая девчонка! – И она, чуть придя в себя, поняла: этой несчастной ноге необходима подушка, но… Да без всяких «но».
Ей тут же вспомнилось, как они с сестрой порвали красные нижние юбки, чтобы предотвратить крушение поезда. Сегодня на Бобби была нижняя юбка белого цвета, но из такой же мягкой фланели, как красная. Поэтому она тут же ее сняла.
– И какие же эти нижние юбки универсально полезные, – пыталась придать она мягкой фланели форму, похожую на подушку. – Человеку, который их изобрел, нужно поставить памятник.
Она сейчас мыслила вслух, и довольно громко, потому что в подобном месте даже собственный голос приободряет вас и поддерживает.
– Кому и что нужно поставить? – вдруг очень слабым голосом полюбопытствовал мальчик.
– Ой, – посмотрела на него Бобби. – Ты, значит, очнулся? Стисни-ка зубы, тогда тебе будет не так уж больно. Ну же!
И, подняв ему ногу, она подсунула под нее фланелевую подушечку.
– И, пожалуйста, больше не падай в обморок. Пожалуйста, ладно? – быстро проговорила она, услышав, как он опять застонал. А потом смочила платок молоком и бережно положила его на его сломанную ногу.
– Ой, больно! – дернулся он. – Хотя нет, вроде даже приятно.
– А как тебя зовут? – решила хоть чем-то его отвлечь Бобби.
– Джим.
– А меня Бобби.
– Но ты же девчонка.
– Ну да. Мое полное имя Роберта.
– Послушай-ка, Бобби…
– Что?
– Разве вас раньше здесь было не больше?
– Больше, – подтвердила она. – Со мной были Питер и Фил – мои брат и сестра. Они пошли кого-нибудь поискать, чтобы тебя можно было отсюда вынести.
– У вас все имена мальчиковые, – изумился он.
– Да я бы вообще не против быть мальчиком. А ты?
– А мне кажется, ты и так вполне, – сказал Джим.
– Я не это имела в виду, – начала объяснять ему Бобби. – Я хотела спросить, не хотелось ли тебе быть мальчиком, хотя ты и так уже он и есть, – совсем запуталась она.
– Ты храбрая, как мальчик, – убежденно проговорил он. – А почему не пошла вместе с ними?
– Кому-то ведь надо было остаться с тобой, – объяснила она.